У меня сердце замерло, когда полицейский упомянул о кладе, обнаруженном в стене. Надеюсь, он не заметил моего смятения, о слишком многом пришлось говорить, думаю, мухоморы и пани Крыся отвлекли его внимание. Хорошо, что пан следователь не стал въедливо докапываться о причинах смены мною фамилии, наверное, уже знал об обстоятельствах моей жизни и понимал, что я совсем маленьким ребенком попала в лапы тетки и от меня ничего не зависело.

И я честно призналась, что, покидая навсегда дом тетки, забрала с собой свои документы – имела право.

Они принадлежали только мне. Впрочем, не так уж много вещей унесла я с собой из дома, в котором прожила всю жизнь.

О ключе я следователю не сказала. Ключ от входной двери я подделала без ведома тетки, естественно, она так и не узнала о нем. И полиции о нем не следовало знать. Кажется, следствие не докопалось до него, во всяком случае, полицейский офицер не задавал мне вопросов на этот счет.

Не сказала я ему и о последнем подслушанном мною разговоре, хотя, наверное, и стоило сказать, это прояснило бы для полиции ряд невыясненных обстоятельств. Если бы я знала, что столько осталось добра, припрятанного теткой… Впрочем, даже если бы и знала, какая мне польза? Ведь добровольно она мне ничего бы не отдала, а украсть…

Кошмарная, совершенно бредовая идея тетки переехать ко мне, продав свою квартиру, поселиться со мной здесь, в квартире пани Яжембской… А что, она вполне способна такое выкинуть. Свалилась бы внезапно, как снег на голову, прекрасно зная, что будет так, как она пожелает. Не с полицией же мне ее тогда выселять? Старую, бездомную женщину…

А о Бартеке я полицейскому ничего не сказала…

С Бартеком мы учились в одной школе. Старше меня на два года, он получил аттестат зрелости всего за год до меня, потому что потерял год из-за того, что жил с родителями за границей. Я же была смертельно влюблена в этого идиота Петруся. Он мне казался сошедшим на грешную землю Аполлоном. Я еще никогда не встречала таких красивых мальчиков: кудрявые, черные, как смоль волосы, глаза – как два черных бездонных озера, мягкие, кошачьи движения. Идиотка!

С таким же успехом я могла влюбиться в гепарда из зоопарка. Я изо всех сил старалась скрыть свою любовь, но он прознал и уж измывался надо мной вовсю.

Какое счастье, что я все-таки не переспала с ним, ну да уж за это должна благодарить тетку, перед которой обязана была отчитываться за каждую лишнюю минуту, проведенную вне дома, так что это не моя заслуга…

Мне и в голову не приходило, что Бартек обратил на меня внимание. Не приходило до того злополучного дня, когда я ревела белугой в пустом классе, уронив голову на парту. «Опомнись, – сказал он мне, – такая девушка, как ты, и убиваешься от горя? У тебя что, зеркала нет?» Зеркало, конечно, было в теткином доме, и я видела в нем проклятые косички, которые вообще заслоняли от меня весь божий мир, мешковатую блузу старушечьего цвета и вытянутую на заду юбку, сшитые из обносков тетки, и жалкую треугольную мордашку. Нет, я никак не могла нравиться себе и совсем не удивлялась, что и Петрусю тоже. А Бартек… Веснусчатый, простой, очень добрый паренек вернул меня к жизни. Я была благодарна ему за то, что он заставил меня поверить в свои силы, но не более того. А он и не претендовал ни на что большее…

Потом мы долго не виделись и встретились лишь года через два. Теперь положение кардинально изменилось. Я была счастливая и независимая. Ушла от тетки и не помнила себя от внезапно обретенной свободы. У меня появилось свое определенное место в этом мире, от косичек и воспоминания не осталось, я вовсю пользовалась жизнью – ходила по музеям, много читала, ела, что хотела. Словом, была счастлива. А Бартек как раз переживал очень тяжелый период в своей жизни.

Встретились мы на автобусной остановке. Он сидел на скамейке какой-то поникший, ничего не видя и не слыша. «Привет!» – сказала я и села рядом.

Мне очень хотелось поблагодарить его за то, что тогда, в трудную для меня пору, помог добрым словом, заставил поверить в себя, поверить в то, что наступят и для меня светлые времена. Вот я и хотела ему сказать – это время для меня настало. Хотела, но не успела. Бартек заговорил первым.

– Хорошо, что ты пришла, – сказал он так, будто мы с ним заранее договорились о встрече. – Я не знал, где тебя найти, а очень хотелось, чтобы ты знала: я любил тебя, любил страшно, безумно, любил целых два года, да и сейчас люблю, но это уже не имеет значения.

И все-таки я рад, что могу наконец тебе об этом сказать. И еще хочу сказать: ты должна верить в себя, перед тобой – большое будущее. А про меня забудь, если хочешь – иногда вспоминай. С умилением.

Езус-Мария, сказать мне такую глупость! Я страшно рассердилась. «Что за чушь ты несешь? – раздраженно поинтересовалась я. – С чего это мне тебя забыть или умиленно вспоминать? Вот ты сидишь рядом со мной, никуда не делся, и я вовсе не намерена опять потерять тебя из виду, а напротив, желаю пригласить на чашку чаю, у меня теперь есть собственная квартира, ну, не совсем собственная, но я живу там одна. Вот и приглашаю тебя на домашний обед из кулинарии. Тот еще домашний, но все-таки. Купила в кулинарии замороженные вареники с капустой и грибами. Времена наступили непредсказуемые, так что, может, в капусте и в самом деле обнаружится какой-нибудь один гриб». «Да пусть даже капуста, – ответил Бартек, – с благодарностью принимаю приглашение. В конце концов, почему бы человеку не провести с приятностью последние минуты его жизни?» Хозяйка из меня та еще, да и после многих лет жизни с теткой я дала себе волю и ела все, на что имела охоту. Вот и предложила гостю весьма эксцентричный подбор блюд: кроме уже упомянутых вареников с капустой, кусок фаршированной утки и яйца вкрутую с горчицей и натертой с хреном свеклой. А к этому сухое красное вино.

Бартек был в ужасном настроении и в ответ на мои настойчивые расспросы рассказал, в чем дело.

Ничего особенного, обычная история. Он учился уже на третьем курсе, электроника, и как все нормальные студенты подрабатывал, стипендии не хватало. С электроникой уже давно имел дело, ему охотно поручали мелкую работу, как вдруг подвернулось крупное дело.

Владелец фирмы взял его в долю, но Бартеку, кроме личного физического вклада пришлось внести и вклад финансовый – восемьдесят миллионов злотых, без этого владелец не принял бы его в компаньоны.