Он опускает взгляд на свои бедра, туда, где соединены их тела, но кончиком указательного пальца она касается его подбородка и толкает его голову назад на подушку, так что он снова видит только ее лицо и потолок над головой.

– Говори, говори, милый, – приказывает она. – Не останавливайся. Разве тебе не хорошо?

– Лучше, чем когда-либо было, – с чувством и искренностью отвечает он. – Глаза твои точно звезды, горящие в небесной тверди, и губы твои точно нежные волны, что ласкают песок, и я поклоняюсь им.

Он вонзается в нее все глубже и глубже. Он словно наэлектризован, будто вся нижняя половина его тела стала сексуально заряжена: все приапическое, налитое, благословенное.

– Принеси мне свой дар, – бормочет он, уже не сознавая, что говорит, – единственный истинный дар, и дай мне навеки стать таким… всегда… я молю… я…

И тут наслаждение, возносясь, перерастает в оргазм, который выносит его разум в пустоту. Ум, личность, все его существо совершенно пусты, а он вонзается в нее глубже, глубже, глубже…

С закрытыми глазами, конвульсивно содрогаясь, он наслаждается мгновением, потом чувствует толчок, и ему кажется, будто он висит вниз головой, хотя наслаждение не утихает.

Он открывает глаза.

И вот что он видит.

Он – в ней по самую грудину, а она, положив руки ему на плечи, мягко заталкивает в себя его тело.

Он скользит в нее глубже.

– Как ты это проделываешь? – спрашивает он или только думает, что спрашивает, но, возможно, голос звучит только в его мыслях.

– Мы это делаем, милый, – шепчет она в ответ.

Он чувствует, как, сковывая и обнимая его, плотно обхватили его грудь и спину губы вульвы. Он успевает еще с любопытством спросить себя, что подумал бы тот, кому случилось бы подсмотреть эту сцену. Он спрашивает себя, почему ему не страшно. И вдруг понимает.

– Я боготворю тебя моим телом, – шепчет он, а она проталкивает его еще глубже. Ее нижняя губа наползает на его лицо, все погружается во тьму.

Словно огромная кошка, она вытягивается на постели, зевает.

– Да, – произносит она, – именно это ты и делаешь.

Телефон «нокия» испускает высокое электронное вступление к «Оде к радости». Нажав кнопку, она прикладывает телефон к уху.

Живот у нее плоский, лабия маленькая и сомкнувшаяся. Пот поблескивает на лбу и на верхней губе.

– Да? – спрашивает она, а потом: – Нет, милая, его тут нет. Он ушел.

Прежде чем снова откинуться на кровать в темно-красной комнате, она выключает телефон, потом снова вытягивается во весь рост и засыпает.

– Я взял на себя смелость, – сказал, моя руки в мужской уборной «Крокодильего бара Джека», Среда, – заказать себе еду за твой стол. В конце концов, нам многое нужно обсудить.

– Я так не думаю.

Тень вытер руки бумажным полотенцем и, смяв его, бросил в мусорную корзину.

– Тебе нужна работа, – продолжал Среда. – Никто не нанимает бывших зеков. От вас, ребятки, им не по себе.

– Меня уже ждет работа. Хорошая работа.

– Ты говоришь о работе на «Ферме Мускул»?

– Может быть.

– Не выйдет. Робби Бертон мертв. А без него и «Ферме Мускул» конец.

– Ты лжец.

– Ну разумеется. И притом хороший. Лучший, какого ты только встречал. Но боюсь, сейчас я тебе не лгу. – Достав из кармана сложенную газету, он протянул ее Тени. – На седьмой странице, – сказал он. – Пошли в бар. Прочесть можешь и за столом.

Толкнув дверь, Тень вышел назад в бар. Воздух тут был синим от дыма, а из музыкального автомата «Дикси Капе» выпевали «Айко-Айко». Услышав эту старую детскую песенку, Тень даже слабо улыбнулся.

Бармен указал на столик в углу. С одной стороны стола стояла миска чили и тарелка с бургером, а напротив – непрожаренный стейк и тарелка картофеля фри.