Pezechk-zod Irag
Шрифт:
Минуту спустя на пороге выросла исполинская фигура Ширали, который держал в руках поднос с чаем.
– Доброго здоровья всем!
Пока все молча разбирали с подноса стаканы и сыпали в чай сахар, Асадолла-мирза с серьезным видом заговорил, как бы продолжая прерванную беседу:
– Так, значит, как я вам уже докладывал, дела принимают скверный оборот… Понятно, что люди, которые дорожат своей честью, весьма озабочены. И тут уж не имеет значения, какое положение человек занимает, богач он или скромный ремесленник. Возьмем, к примеру, того же господина Ширали…
Выдержав паузу, он обратился к Ширали:
– Вот вы, господин Ширали… Я вас спрашиваю… Допустим, есть у вас друг, приятель какой-нибудь. И вот вы видите, как в его отсутствие чужой человек заходит к нему в дом. Как вам это понравится?
Ширали сквозь зубы прорычал:
– Ваше высочество, не надо при аге такие речи заводить! Я когда такое слышу, у меня аж в глазах темнеет, так и хочется все вокруг переломать, окна-двери повышибать…
При этих словах Ширали, совершенно забыв про поднос с последним стаканом чая, так потряс ручищами, что стакан соскользнул прямо на голову дяде Полковнику, а тот истошно завопил: «Ошпарили!»
Губы дядюшки Наполеона опять затряслись, он побледнел и, пытаясь подняться, устрашающим голосом вскрикнул:
– Я сказал, хватит! Довольно! Опять заговор… Теперь с другой стороны зашли… Хотят внести раскол в мою семью… Меня боятся, так за семью принялись… Боже, до чего эти подлецы, трусы эти докатились!
И под шум и гам собравшихся дядюшка Наполеон снова без чувств свалился в кресло.
Пури, который на крик отца вбежал в комнату, как заведенный, твердил:
– Кто это сделал? Кто обварил папочку?
– Чем реветь, как осел, ты бы лучше за доктором сходил, – наконец рявкнул на него Асадолла-мирза. – Кто сделал, тот и сделал. Не нарочно ведь. Ну, стакан из руки Ширали выпал, на папочку твоего чаем плеснуло. Принеси-ка полотенце или салфетку да оботри его.
– Так мне за доктором идти?
– Куда хочешь иди, только подальше – все меньше крику будет, глядишь, больные сами по себе поправятся.
Пури поспешил за помощью, а Асадолла-мирза и Маш-Касем занялись дядюшкой Наполеоном. На ожог дяди Полковника никто не обращал внимания. Только Дустали-хан взволнованно сказал:
– Во всем этот проходимец виноват… Мало того, что он вор и мошенник, он еще и убийца. Видали – Полковнику глаза выжег!
На что Практикан Гиясабади с полным самообладанием ответил:
– Опять на меня свалить хотите, уважаемый! Нет, вам меня…
– Сейчас я тебе докажу, кто отец!!! – прервал его вопль Дустали-хана. – Это ты господину Полковнику все лицо обварил…
– Жду не дождусь ваших доказательств, – сказал Практикан и как бы про себя добавил: – Очень даже удивительно, что общего между беременностью моей жены и ожогом господина Полковника? Что у меня там – самоварный кран, что ли?…
– Господин Практикан прав, – подхватил Асадолла-мирза. – Разве там бывает самоварный кран? Ну пусть даже бывает – каким образом туда попала голова господина Полковника? Если только, не дай бог…
– Да заткнись ты, Асадолла, – истошно заорал Дустали-хан.
Вместо ответа Асадолла-мирза повернулся к Ширали:
– Ширали, оставьте нас ненадолго одних… Но мне еще нужно вам кое-что сказать, если вас не затруднит, подождите внизу, пока я вас позову.
Дустали-хан, который от силы нахлынувших на него чувств совсем забыл о Ширали, опять позеленел.
– Асадолла, ты меня погубить хочешь, – пролепетал он.
Тут наконец вмешался мой отец.
– Успокойтесь, Дустали-хан, – решительно сказал он и, обращаясь к Асадолла-мирзе, мягко добавил:
– Асадолла, угомонись. Ты же видишь, что аге дурно… А Полковника обварили!
Ширали вышел из комнаты, дядя Полковник, громко охая, простонал:
– Кто же мной, несчастным, займется? Вспомнит обо мне хоть кто-нибудь?…
– Потерпите немного, господин Полковник, мы все о вас помним, но аге плохо… Надо сначала привести его в чувство.
– А мне, значит, хорошо?… – чуть ли не плача протянул Полковник. – У меня все лицо горит, словно его в печь засунули…
– Да вы руки-то примите, поглядим, что там случилось…
Тут прибежал Пури и, задыхаясь, объявил, что доктора Насера оль-Хокама нет дома. Пока мой отец и Маш-Касем вливали дядюшке в рот шербет, Асадолла-мирза почти силой отвел руки Полковника от лица. Подбородок и губы у него чуть покраснели. Асадолла-мирза насмешливо произнес:
– О-о! Смотрите, кожа вся слезла, мясо видно!