– Ну, князь, виртуозно! Где вы только разыскали такого? Он настолько похож на англичанина, что я уж подумал, будто вы наняли настоящего британца.

– Этот Ардавас – официант в одном кафе на проспекте Лалезар… Его с давних пор прозвали Ардавас-англичанин. И живет он здесь неподалеку. Я со вчерашнего дня готовил подарок аге. Как он?

– Да, кажется, заснул, но все такой же бледный.

– Ну, пусть полежит немного. А что же доктор?

– С доктором Сеид-таги-ханом я договорился, он сейчас приедет.

Через минуту появился кардиолог в сопровождении Маш-Касема, и почти тотчас прибыл доктор Сеид-таги-хан.

Дядюшка лежал неподвижно, во все время осмотра не подавая признаков жизни. Оба врача считали, что его срочно нужно отправить в больницу. Больше всех горячился Маш-Касем:

– Пусть господь покарает их всех! Одно зло ага от них видел…

– Моменто, Маш-Касем, довольно – теперь эту песню не заводи, – строго сказал Асадолла-мирза.

– Нет, ваша милость, зачем врать?! До могилы-то… Меня ежели спросить, так я скажу: собственными ушами слыхал, что они агу отравили.

Доктор Сеид-таги-хан, запиравший саквояж, насторожился и со своим грубым тебризским акцентом произнес:

– Что? Вы сказали «отравили»?

– Ей-богу, зачем врать? До могилы…

– Маш-Касем, почтенный! Что за глупости… – разом закричали Асадолла-мирза и отец.

– Дайте ему сказать! – воскликнул доктор Сеид-таги-хан. – Я тоже наблюдаю у этого больного признаки опиумного отравления.

Кардиолог рассмеялся:

– Дорогой коллега… Я давно уже пользую этого больного… Подобные признаки появляются при каждом сердечном приступе.

Доктор Сеид-таги-хан, человек с дурным характером, резко ответил:

– Больного вы, возможно, знаете лучше меня, но я врач государственной больницы, передо мной каждый день проходит по сто человек с подобным отравлением.

– Да хоть тысяча – говорю вам, это типичные признаки сердечной аритмии.

– Прошу вас не учить меня медицине! Моя обязанность, если у больного обнаружены признаки отравления, сообщить об этом в органы здравоохранения, что я и собираюсь сделать.

Несмотря на громкие протесты Асадолла-мирзы и отца, доктор Сеид-таги-хан не желал отступиться от своих слов. Асадолла-мирза, стараясь не выходить из себя, сказал:

– Господин доктор, вы пришли к такому выводу только после слов этого глупого слуги! Почему же вы раньше не заметили признаков отравления?

Потом он обратился к Маш-Касему:

– Кто же, по-твоему, Маш-Касем, отравил агу?

– Ей-богу, зачем врать? До могилы-то… Я сам-то не видел. Но я так думаю, англичаны это.

– Вы слышите, господин доктор? – повернулся Асадолла-мирза к врачу. – Маш-Касем уверен, что британский король дал аге яд.

– Кто?… Британский король?… В любом случае в больнице все выяснится.

Кардиолог фыркнул:

– Надо извлечь опиум из желудка больного и отдать на анализ в государственную больницу. Конечно, если опиум окажется британским, это дело рук англичан. Тогда надо посылать полицейского к Черчиллю!

Доктор Сеид-таги-хан бросил на своего коллегу злобный взгляд и, если бы не вмешательство Асадолла-мирзы, несомненно обрушил бы на него поток брани.

– Моменто, моменто… Господа, ваш человеческий и профессиональный долг требует, чтобы вы заботились о больном, а не дискутировали по частным вопросам… Маш-Касем! Беги за такси, повезем агу в больницу.

Полчаса спустя дядюшка, несмотря на сделанную ему инъекцию, все еще не пришел в сознание. Его перенесли в машину. Было решено, что Маш-Касем срочно поедет на другом такси за дядей Полковником и попросит, чтобы он, оставив детей на даче, сам вернулся в город. Асадолла-мирза давал Маш-Касему последние наставления:

– Ты только осторожней, чтобы они не очень перепугались. Скажи господину Полковнику, что ага сам просил его вернуться! Ханум, если захочет, тоже пусть приедет, а детям – незачем.

У кардиолога была своя машина, а мы кое-как погрузились в то же такси, куда уложили дядюшку, и отправились в больницу.

Около полудня я сидел на скамейке в больничном коридоре, наблюдая за суетой родственников, число которых все прибывало.

Дядюшке давали кислород, к нему никого не пускали. Конечно, гипотеза об отравлении, которая так увлекла доктора Сеид-таги-хана, была отвергнута при первом же осмотре больного, и доктор покинул нас в самом скверном расположении духа.

Я думал о Лейли, и порой мысли заводили меня так далеко, что я становился гадок сам себе.