Оскалив зубы, пес стоял над куском, не сводя глаз с рабыни. Когда она уползла на свое место, слева от скамьи, пес подхватил мясо и унес.

Гута опустилась на колени слева от Аброгастеса, дрожа и задыхаясь.

Аброгастес рассмеялся, забавляясь смущением рабыни.

Те, кто был свидетелями его шутки, тоже взорвались грубым хохотом. К ним присоединялись остальные — те, кому только что объяснили, в чем дело.

Смех звучал все громче. Мужчины постепенно возвращались к еде.

Гута взглянула Аброгастесу в глаза и тут же испуганно опустила голову.

Она знала, что Аброгастес ненавидит ее, но иногда в его глазах она улавливала некое выражение, по-видимому, злившее самого Аброгастеса, которое наполняло Гуту странными чувствами, давало слабую надежду и ощущение возможной силы. Она замечала, что порой Аброгастес смотрит на нее с острым желанием. В таких случаях она пыталась выпрямиться или наоборот, изящно выгнуть тело у его ног, чтобы выглядеть более красивой и соблазнительной. Иногда Аброгастес бил ее или давал пинка.

«Помни о своем ошейнике, грязная сука», — говорил он, и она не осмеливаясь ответить, только опускала голову. Аброгастес уходил, оставив ее стоять на коленях или лежать — брошенную, забытую, полностью осознающую тяжесть своего ошейника. Гута хотела, чтобы он хоть изредка вспоминал о ней. Она знала, что влюблена. Но какой неслыханной дерзостью могло показаться это чувство у простой рабыни! Какой беспомощной делали ее чувства!

— Встань поближе, на колени, милашка Гута, — позвал Аброгастес и стукнул ладонью по краю скамьи.

Она подползла поближе, пока не оказалась совсем рядом со скамьей.

Он приподнял огромный замок ошейника, дужки которого входили в прочную петлю и одно из звеньев тяжелой цепи, спускающейся между грудями женщины перекинутой через бедро тяжелой петлей, ведущей к кольцу слева от помоста.

Аброгастес небрежно выпустил замок из пальцев и взглянул на женщину.

— Ты создана для цепи и ошейника, — произнес он.

— Да, господин.

— Скоро начнется весна, — задумчиво произнес он, — каменные ливни закончатся.

— Да, господин.

— Тогда львы вновь выйдут из логовищ.

Так он напомнил о кораблях, которые у варваров назывались «львами».

— Ты была жрицей, священной девой, — произнес он.

— Да, господин.

— А теперь стала простой рабыней.

— Да, господин.

— Но ты все еще, насколько я понимаю, девственница?

— Господин еще не счел нужным лишить меня девственности, — пробормотала она.

— Или отдать тебя конюхам, как он может поступить, — добавил Аброгастес.

— Нет, господин… — умоляюще прошептала она.

— Куда, по-твоему, пойдут львы на охоту этой весной?

— Я не знаю, господин, — испуганно сказала она. Аброгастес откусил мяса от оставшегося в руке куска и начал неторопливо жевать.

Женщина следила за ним, почти теряя сознание от голода.

— Так ты голодна? — спросил он.

— Да, господин! — быстро ответила она.

Он оторвал клочок мяса от большого куска и протянул рабыне, но как только она осторожно и благодарно взяла его, выдернул мясо из ее рта.

Он положил мясо себе в рот, тщательно разжевал и проглотил его.

На глазах рабыни выступили слезы.

— Тебе нравятся твои ошейник и цепь? — осведомился Аброгастес.

— Да, господин, — прошептала она.

— Тебе нравится клеймо?

— Да, господин.

На ее бедре стояло обычное клеймо, известное на всех рынках.

— Клеймо тебе идет, — заметил Аброгастес.

— Да, господин. — Гута склонила голову.

— Потому что теперь ты — жалкая рабыня.

— Да, господин.

— Гордая, высокомерная Гута, — усмехнулся он, — теперь стала всего-навсего рабыней! — Помолчав, он добавил: — Вероятно, этой весной львы навестят планету тимбри.

Она вздрогнула.

— Наверное, я пошлю тебя вперед, — продолжал он, — подвидом свободной женщины, чтобы оценить вражеские земли, разведать, где враги прячут свои богатства, отметить подходящие места для приземления…

— Прошу вас, не надо, господин…

— Ты — безмозглая дура, — резко бросил он. — Неужели ты думала, что я доверю такое дело рабыне?

Гута глядела на него и дрожала всем телом.

— Неужели думаешь, что я дам тебе возможность ускользнуть от меня?

— Я не знаю, господин, — прошептала она.

— Нет, ты думала так!

— Нет, нет!

Ярость в глазах Аброгастеса перепугала ее. Сознание собственного унижения жгло, как огонь.

— Разве ты не считала, что множество свободных женщин согласились бы на это за сундук монет или алмазный браслет, что их можно было бы купить так же легко, как рабынь, а потом низвести до положения этих тварей?