— Примите мои сожаления. — Делорме развел руками. Он изобразил сочувствующее лицо так натурально, что на миг Аргайлу показалось, будто он и впрямь говорит то, что думает. Наверное, не такая уж черная у него душа. Просто он не очень честный человек.

— Я полагаю, — надменным тоном сказал Аргайл, — что вы чертовски хорошо понимали или по крайней мере догадывались, что дело обстоит нечисто. Вам нужно было избавиться от сомнительной вещи, и вы взвалили эту миссию на меня. Не очень красивый поступок.

— Я же говорю, что жалею о нем. Кстати, свои обязательства я выполнил — отправил ваши рисунки в Калифорнию.

— Спасибо.

— Видите ли, мне позарез нужны были деньги. Я попал в очень трудное положение. Благодаря картине мне удалось отсрочить на некоторое время выплату долга. Поверьте, меня толкнуло на этот поступок отчаяние.

— Вы могли продать свой «феррари».

Страсть Делорме к крошечным красным автомобилям была хорошо известна в среде торговцев картинами. Аргайл никогда не понимал, что за радость — иметь машину, в которую с трудом втискиваешься.

— Продать «ферра…». О, шутка, понимаю, — ответил француз после секундного замешательства. — Нет, деньги нужны были срочно.

— И сколько вам заплатили?

— Двенадцать тысяч франков.

— За доставку?! И после этого вы сможете поклясться на Библии, стоя перед судьей, что, дескать, да, господин судья, я понятия не имел, что с картиной что-то не так?

Делорме отвел глаза:

— Ну…

— И, как я теперь понимаю, вы страшно торопились побыстрее вывезти картину из страны. Почему?

Делорме потер кончик носа, хрустнул костяшками пальцев, потом снова потер кончик носа.

— Ну, видите ли…

Аргайл терпеливо ждал.

— Я вас слушаю.

— Владелец… то есть человек, который действовал от имени владельца… его арестовали.

— Час от часу не легче.

Делорме улыбнулся нервной улыбкой.

— Кто был этот человек? Надеюсь, его имя еще не испарилось из вашей памяти?

— Ну, если вы так настаиваете, его звали Бессон. Жан-Люк Бессон. Торговец картинами. Насколько мне известно, он всегда был абсолютно чист перед законом.

— И как только этого безупречно честного человека схватили парни в голубой форме, вы тут же постарались избавиться от вещественного доказательства вашей с ним связи. Конечно же, у вас не возникло никаких подозрений относительно этого человека. Вы просто избавились от картины на случай, если нагрянет полиция.

Делорме окончательно стушевался:

— Они приходили.

— Кто? Когда?

— Полиция. Примерно через час после того, как вы забрали картину. Полицейский потребовал отдать ему «Сократа».

— И вы сказали, что в глаза его не видели.

— Я не мог так сказать, — резонно заметил владелец галереи. — Бессон признался, что отнес картину ко мне. Нет, я сказал, что отдал ее вам.

Аргайл смотрел на него, открыв рот.

— Вы… что? Вы сказали: «Мне ничего не известно, я знаю только, что одна темная личность по фамилии Аргайл хочет контрабандой переправить картину в Италию»?

Призрачная улыбка констатировала, что он не ошибся в своих подозрениях.

— А вы рассказали им о Мюллере?

— По-моему, они сами уже все знали.

— Как звали полицейского?

— Он не представлялся.

— Опишите мне его.

— Молодой, в управлении по борьбе с кражами произведений искусства я его никогда не видел. Лет тридцати с небольшим, темно-каштановые волосы, очень густые, небольшой шрам…

— Над левой бровью?

— Да. Он вам знаком?

— Знаком, но не в качестве полицейского. Он показывал вам удостоверение?

— Ах, нет. Точно, не показывал. Но это еще не значит, что он не из полиции.

— Нет, только на следующий день он пытался украсть у меня картину на железнодорожном вокзале. Если бы это был полицейский, он просто предъявил бы мне удостоверение и препроводил в участок. Кажется, вам здорово повезло.

— Почему?

— Потому что после того, как его постигла неудача со мной, он отправился к Мюллеру, зверски пытал и убил его. Потом пристрелил еще одного человека. Наверное, вам не пришлось бы по нраву подобное обращение.