Виновник происшествия, похоже, так и не понял, что с ним произошло: яростная атака Аргайла и контакт с бетонным полом вышибли из него способность соображать; к тому же он серьезно повредил колено. Аргайл легко мог бы сдать его полиции, если бы не был так возбужден. Но сейчас его занимала только картина; он был счастлив, что сумел спасти ее, и страшно злился на себя за свою доверчивость.

К тому времени, когда он пришел в себя, вор сумел подняться и, прихрамывая, стал пробираться к выходу. Через минуту он бесследно растворился в многолюдной утренней толпе, заполнявшей привокзальную площадь.

Вернувшись в бар, англичанин уже почти не удивился, обнаружив пропажу чемодана, — кто-то, не менее ловкий, успел воспользовался его недолгим отсутствием. К счастью, там были только грязное белье, книги и кое-какие бытовые мелочи — ничего важного в сравнении с картиной. В кои-то веки судьба отнеслась к нему благосклонно.

— На этот раз тебе повезло: вот и все, что я могу сказать, — заявила Флавия ди Стефано поздним вечером того же дня, когда ее друг закончил рассказ о своих злоключениях.

Аргайл потянулся к столику, снова наполнил бокал и удобно устроился в кресле.

— Знаю, — ответил он. Несмотря на усталость, он был страшно доволен, что опять сидит дома. — Все равно ты должна мной гордиться: я был просто великолепен. Честно говоря, я сам не предполагал, что способен на такое.

— Когда-нибудь все окажется гораздо серьезнее.

— И это тоже я знаю. Но ведь этот день еще не наступил, так зачем беспокоиться раньше времени? В настоящий момент я наслаждаюсь победой.

Флавия сидела на диване, поджав под себя ноги, и с мягким укором смотрела на Джонатана. В зависимости от настроения она могла находить его неприспособленность к жизни то умилительной, то возмутительной стороной. Сегодня вечером, поскольку все обошлось и за пять дней его отсутствия она успела соскучиться, она не стала ему пенять. Это было просто удивительно, как ей не хватало Джонатана все эти дни. Они жили вместе уже девять месяцев, и он впервые отправился в поездку один. За время совместной жизни ока привыкла к тому, что он всегда находится где-то рядом. Когда-то, очень давно, ей не хотелось быть одной, потом наступило время, когда она категорически возражала против чьего-либо присутствия в своей жизни, а теперь она снова чувствовала себя несчастной, предоставленная самой себе.

— Могу я взглянуть на предмет, ради которого ты совершил этот подвиг? — спросила она, потягиваясь.

— Почему бы и нет? — Аргайл спрыгнул с кресла и вытащил из угла комнаты картину. — Только, боюсь, сюжет не в твоем вкусе.

Немного повозившись с ножом и ножницами, он распаковал картину и водрузил ее на столик у окна, беспечно смахнув на пол стопку писем, какое-то белье, немытую чашку и кипу старых газет.

— Проклятие, у нас тут настоящая свалка. Ну… — сказал он, отступив на несколько шагов, чтобы полюбоваться «Сократом», — что скажешь?

Флавия молча рассмотрела полотно, потом мысленно вознесла благодарственную молитву за то, что творение задержится в их маленькой квартирке всего на несколько дней.

— Версия, что тебя пытался ограбить вор-профессионал, специализирующийся на краже картин, полностью отпадает, — категорично заявила она. — Кто в здравом уме станет рисковать свободой ради такого «сокровища»?

— Да ладно, не так уж она плоха. Это, конечно, не Рафаэль, но вполне приличная живопись.

Проблема с Аргайлом заключалась в том, что он питал слабость к сюжетным картинам. Флавия пыталась ему втолковать, что большинство людей имеет совершенно определенные предпочтения. Кому-то нравятся пейзажи, кто-то любит импрессионистов, кто-то женскую фигуру на качелях, и чтоб обязательно была видна ножка в башмачке. Кому-то подавай детей, собак — только ориентируясь на конкретный незатейливый вкус, можно заработать деньги, убеждала его Флавия.

Но Джонатан имел на сей счет особое мнение. Его вкусы, мягко говоря, расходились с общепринятыми: он был без ума от классических и библейских тем, обожал аллегорию, мог прийти в восторг от какого-нибудь редкого мифологического сюжета, ухнуть на картину все деньги, а потом удивляться, почему клиенты шарахаются от такой замечательной работы и смотрят на него как на ненормального.

Правда, со временем он научился задвигать на второй план свое мнение и предлагал клиентам то, что могло действительно им понравиться, а не улучшить, как ему хотелось бы, их человеческую природу. Однако подобные отступления противоречили его натуре, и при первой возможности он был готов вернуться к старому принципу.

Флавия вздохнула. На стенах их квартирки висело уже столько стенающих героинь и героев в горделивых позах, что между ними не сумела бы втиснуться даже кошка. Аргайлу нравилось такое положение вещей, но его подругу подавляло чрезмерное количество человеческих добродетелей, окружавших ее и днем, и ночью. Она была рада, когда Аргайл переехал к ней, так рада, что сама не переставала этому удивляться, но часто высказывала недовольство тем, что он превратил ее дом в музейное хранилище.