Стихотворения и поэмы
вернуться

Пастернак Борис Леонидович
Шрифт:

Из суеверья

Коробка с красным померанцем - Моя каморка. О, не об номера ж мараться По гроб, до морга! Я поселился здесь вторично Из суеверья. Обоев цвет, как дуб, коричнев И - пенье двери. Из рук не выпускал защелки. Ты вырывалась. И чуб касался чудной челки, И губы - фиалок. О неженка, во имя прежних И в этот раз твой Наряд щебечет, как подснежник Апрелю: здравствуй! Грех думать - ты не из весталок: Вошла со стулом, Как с полки, жизнь мою достала И пыль обдула. Не трогать "Не трогать, свежевыкрашен", - Душа не береглась, И память - в пятнах икр и щек, И рук, и губ, и глаз. Я больше всех удач и бед За то тебя любил, Что пожелтелый белый свет С тобой - белей белил. И мгла моя, мой друг, божусь, Он станет как-нибудь Белей, чем бред, чем абажур, Чем белый бинт на лбу!

Ты так играла эту роль!

Ты так играла эту роль! Я забывал, что сам - суфлер! Что будешь петь и во второй, Кто б первой ни совлек. Вдоль облаков шла лодка. Вдоль Лугами кошеных кормов. Ты так играла эту роль, Как лепет шлюз - кормой! И, низко рея на руле касаткой об одном крыле, Ты так!
– Ты лучше всех ролей Играла эту роль!

Балашов

По будням медник подле вас Клепал, лудил, паял, А впрочем - масла подливал В огонь, как пай к паям. И без того душило грудь, И песнь небес: "Твоя, твоя!" И без того лилась в жару В вагон, на саквояж. Сквозь дождик сеялся хорал На гроб и в шляпы молокан, А впрочем - ельник подбирал К прощальным облакам. И без того взошел, зашел В больной душе, щемя, мечась, Большой, как солнце, Балашов В осенний ранний час. Лазурью июльскою облит, Базар синел и дребезжал. Юродствующий инвалид Пиле, гундося, подражал. Мой друг, ты спросишь, кто велит, Чтоб жглась юродивого речь? В природе лип, в природе плит, В природе лета было жечь.

Подражатели

Пекло, и берег был высок. С подплывшей лодки цепь упала Змеей гремучею - в песок, Гремучей ржавчиной - в купаву. И вышли двое. Под обрыв Хотелось крикнуть им: "простите, Но бросьтесь, будьте так добры, Не врозь, так в реку, как хотите. Вы верны лучшим образцам. Конечно, ищущий обрящет. Но... Бросьте лодкою бряцать: В траве терзается образчик".

Образец

О, бедный Homo Sapiens, Существованье - гнет. Былые годы за пояс Один такой заткнет. Все жили в сушь и впроголодь, В борьбе ожесточась, И никого не трогало, Что чудо жизни - с час. С тех рук впивавши ландыши, На те глаза дышав, Из ночи в ночь валандавшись, Гормя горит душа. Одна из южных мазанок Была других южней. И ползала, как пасынок, Трава в ногах у ней. Сушился холст. Бросается Еще сейчас к груди Плетень в ночной красавице, Хоть год и позади. Он незабвенен тем еще, Что пылью припухал, Что ветер лускал семечки, Сорил по лопухам. Что незнакомой мальвою Вел, как слепца, меня, Чтоб я тебя вымаливал У каждого плетня. Сошел и стал окидывать Тех новых луж масла, Разбег тех рощ ракитовых, Куда я письма слал. Мой поезд только тронулся, Еще вокзал, Москва, Плясали в кольцах, в конусах По насыпи, по рвам, А уж гудели кобзами Колодцы, и пылясь, Скрипели, бились об землю Скирды и тополя. Пусть жизнью связи портятся, Пусть гордость ум вредит, Но мы умрем со спертостью Тех розысков в груди.

Развлечения любимой

Душистою веткою машучи

Душистою веткою машучи, Впивая впотьмах это благо, Бежала на чашечку с чашечки Грозой одуренная влага. На чашечку с чашечки скатываясь, Скользнула по двум, - и в обеих Огромною каплей агатовою Повисла, сверкает, робеет. Пусть ветер, по таволге веющий, Ту капельку мучит и плющит. Цела, не дробится, - их две еще Целующихся и пьющих. Смеются и вырваться силятся И выпрямиться, как прежде, Да капле из рылец не вылиться, И не разлучаться, хоть режьте.

Сложа весла

Лодка колотится в сонной груди, Ивы нависли, целуют в ключицы, В локти, в уключины - 0, погоди, Это ведь может со всяким случиться! Этим ведь в песне тешатся все. Это ведь значит - пепел сиреневый, Роскошь крошеной ромашки в росе, Губы и губы на звезды выменивать! Это ведь значит - обнять небосвод, Руки сплести вкруг Геракла громадного, Это ведь значит - века напролет Ночи на щелканье славок проматывать!

Весенний дождь

Усмехнулся черемухе, всхлипнул, смочил Лак экипажей, деревьев трепет. Под луною на выкате гуськом скрипачи Пробираются к театру. Граждане, в цепи! Лужи на камне. Как полное слез Горло - глубокие розы, в жгучих, Влажных алмазах. Мокрый нахлест Счастья - на них, на ресницах, на тучах. Впервые луна эти цепи и трепет Платьев и власть восхищенных уст Гипсовую эпопеею лепит, Лепит никем не лепленный бюст. В чьем это сердце вся кровь его быстро Хлынула к славе, схлынув со щек? Вон она бьется: руки министра Рты и аорты сжали в пучок. Это не ночь, не дождь и не хором Рвущееся: "Керенский, ура!", Это слепящий выход на форум Из катакомб, безысходных вчера. Это не розы, не рты, не ропот Толп, это здесь, пред театром - прибой Заколебавшийся ночи Европы, Заколебавшейся ночи Европы.