Но это была не дыра: иллюзию углубления создавала контрастная чернота плоского отпечатка на фоне светящейся голубизны. Он сразу все понял, инстинктивно отпрянул, крепко стукнувшись головой о корпус парящего в воздухе фотоблинкстера: «А, черт!» Снял блокировку с автоматики замка двери скафандрового отсека и покинул тамбур так резво, будто спасался от пчелиного роя.

Дверь сработала за его спиной с быстродействием гильотины: пфф-крэк! Опомнившись, он извернулся в воздухе, прильнул к иллюминатору, чтобы снова взглянуть на черную пятерню, — не мог поверить в этот кошмар до конца. Издали «черный след» уже не казался дырой — выглядел плоским. В тамбуре у него и мысли не возникло сравнить размер отпечатка с размером своей ладони. Видимо, следовало бы сравнить… для порядка… однако он слишком хорошо понимал, что не сделает этого. Не прикоснется к черному силуэту. Ни за что. Да и не стоило этого делать. Не было смысла. Полтора часа назад он, выплывая из тамбура, оттолкнулся левой рукой от экрана. Он сразу вспомнил об этом, как только увидел дьявольский отпечаток, и сразу все понял, но только сейчас нашел в себе смелость это признать. На борту «Анарды» он встретил единственный «черный след» — свой собственный… Очень мило.

Андрей оттолкнулся ногами от переборки и поплыл вдоль гардеробного ряда.

Предстартовой экипировкой руки занимались самостоятельно. Без участия головы. Мозг парализован мыслью о полной необратимости положения, чувства — ужасом. Как падение в пропасть: летишь в самых что ни на есть привычных условиях невесомости, но превосходно знаешь, чем это кончится. Тогда, в Гималаях, это кончилось, к счастью, глубоким сугробом на склоне и ободранной физиономией. Здесь — безнадежность полная. «Мягкие зеркала» достали его сквозь скафандровую кирасу, и теперь он, по сути дела, на одной доске с Аганном и другими экзотами. «Черный след» — аргумент, против которого не попрешь. По существу, разбито вдребезги все, чем жил, чем дышал первый пилот «Байкала» Андрей Тобольский… Сейчас он думал только об этом. Перешагивая комингс шлюзового тамбура, выбираясь в темный вакуум-створ. Ни о чем ином думать сейчас он просто не мог.

Темнотища в закрытом вакуум-створе — глаз выколи. По словам Аверьяна, экзоты видят в темноте. Он ничего не видел. Ни зги… Он все время взвешивал свое внутреннее состояние на весах ощущений, пытаясь уловить в себе хоть какие-нибудь признаки экзотических изменений. Их не было. Никаких. Абсолютно. Даже пресловутого ядовито-железистого привкуса на языке не было и в помине. Не было в командной рубке, не было и теперь. Но теперь он по крайней мере знал, в чем дело. Копаев ведь говорил, что прикосновением к действующему экрану экзоты способны освобождаться от «чужеродного заряда». На какое-то время. Именно это позволяло им запросто проходить медосмотры спецкарантина. Так-то вот, эксперт… Как и предсказывал Аганн, самое занятное ждет тебя впереди.

— КА-девять. Контакт. Открыть гермолюк.

В темноте вспыхнули бортовые огни «Казаранга».

— Свет, — добавил Андрей.

Щурясь от избытка иллюминации, он осмотрел участок стены, где недавно блистали зеркальные кляксы. Никаких следов. Будто бы этой блистающей мерзости никогда здесь и не было.

Вплыв в кабину драккара, он пробрался вперед к пилот-ложементу, закрепил фотоблинкстер и, пристегнувшись к сиденью, с помощью пневмораздвижки отрегулировал габариты спинки по габаритам своего скафандра. Соединил разъем электрокоммуникаций. Пошевелился, проверяя свободу движений рук и ступней. Покачал рукоятки управления на концах желобчатых подлокотников, опробовал, как дышат под пальцами диффузоры и гашетки (хорошо дышат, мягко), подал команду закрыть гермолюк. Необыкновенно ясно представилось вдруг, что в ложементе второго пилота кто-то сидит. Он преодолел в себе искушение немедленно оглянуться (второй ложемент был чуть правее и сзади), но потянул из спинки полужесткий штатив зеркала. В зеркальном овале отразилась задняя половина кабины: багажный твиндек с грузофиксаторами, за ненадобностью отжатыми к левому борту, справа — закрытый люк с зелеными светосигналами герметизации, вверху — часть блистера, сквозь керамлитовую оболочку которого, как сквозь грязное стекло, тускло просвечивали штанги захвата и едва угадывался потолок. Ложемент второго пилота был, разумеется, пуст. «Нервы шалят», — угрюмо подумал Андрей, сдвигая на рукоятках контактные ползунки в положение «предстартовая позиция». Кабина преобразилась: полупрозрачная оболочка блистера будто растаяла перед глазами, обнажив убогий интерьер вакуум-створа, и точно так же возникли широкие «проталины» экранных окон в корпусе ниже блистера, открыв для обзора участки помятой палубы (к работе оптических репликаторов нет претензий). Андрей оглядел набор фигурных светосигналов, блуждающие огоньки указателей на вертикальных шкалах и вдруг осознал, что плохо воспринимает предстартовую информацию. Привыкший к мигающим на сфероэкране цифро-буквенным формулярам, он с некоторой даже растерянностью восстанавливал в памяти курсантские навыки взаимодействия со светосигнальной информсистемой, настолько уже устарелой, что современные пилоты успели ее позабыть. В режиме «предстартовая готовность» катер автоматически подал сигнал на сервомоторы вакуум-створа — щит уполз в потолок, распахнулась звездно-черная пропасть. Андрей окинул взглядом созвездие Девы. Приятная неожиданность: рядом с лучистой Спикой возник столбик цифр формуляра контроля работы флаинг-моторов. И на том спасибо. Он вздохнул с облегчением. Шелест вздоха заставил дрогнуть крылья зеленого мотылька индикатора звукозаписи — на драккарах голос пилота фиксируется. Бывают десанты, когда уцелевшая бронированная кассета с несколькими фразами пилота — единственный ключ к разгадке обстоятельств катастрофы десантного катера.

— Информсистема функционирует нормально, — сказал Андрей. — Выхожу на позицию старта.

Катер встряхнуло. Телескопические штанги захвата, медленно удлиняясь, вывели машину за пределы вакуум-створа. Андрей оглядел чернеющую под ногами ночную сторону Япета и удивился глухой тишине в шлемофоне: стрекотания не было слышно. И вообще ничего не было слышно. Такого идеального радиобезмолвия он за всю свою летную практику еще не встречал. Жутковатые радиометаморфозы у этого планетоида…

— Позиция старта. Ничего не слышу — полное радиомолчание. Судя по индикаторам, система связи в порядке.

Три щелчка в шлемофоне (сигнал минутной готовности) — замигали секундные марки времени. Андрей отстрелил кабель дистанционного контроля, привычно окинул взглядом всю картину индикации, выхватывая главное. Самым главным был синхронный разогрев обоих флаинг-моторов, С этим нормально. Ненормальным было одно — безмолвие в шлемофоне. К этому он не привык, ему недоставало диспетчерских голосов. На стартовой позиции пилот обязательно должен чувствовать себя в центре событий, иначе сто против одного, что к старту он не готов.

И вспомнилось, как при буксирном отвале «Байкала» от аванпортов лунноорбитального терминала «Восток-приземельный» он опасался, что мысли о Валентине помешают ему сразу войти в рабочий ритм вахты. Но достаточно было принять запрос терминала и отправить короткий и, по сути, формальный ответ — душевная боль уползла куда-то глубоко внутрь, точно в нее угодила струя анестезирующего средства. Мозг автоматически впитывал информацию, быстро реагировал на радиоголоса, дозировал время переговоров: этому — краткий ответ, тому — основательный рапорт. Совершенно нет времени размышлять о своем, и, как ни странно, всегда успеваешь довести общение с каждым из радиоабонентов до логической развязки, хотя там есть и такие, кто не отступится, пока не выжмет из тебя все подробности «текущего момента». А «текущий момент» это не только голые цифры. Это вызолоченная солнцем горбушка Луны, еще недавно занимавшая в рубке добрую треть обзорной сферокартины, доклад командира эскадрильи буксиров, ювелирно-тонкий процесс расстыковки в намеченной зоне, минута прощания с пилотами-буксировщиками, их неизменное зубоскальство (недаром этих парней прозвали москитами), капитанская предстартовая «десятиминутка» с короткими рапортами готовности но секторам, когда последнее слово за первым пилотом, и слышно, как диспетчеры Приземелья передают руководство движением корабля диспетчерам стартового коридора, и старт-диспетчер тут же предупреждает тебя о подходе туера-ускорителя. «Вас понял, к стыковке готов!» Включаешь автоматическую программу сближения («Есть зональный захват!»), подаешь на сфероэкран фрагмент хвостового обзора и, обмениваясь с диспетчером промежуточной информацией, шаришь взглядом между мигающими столбцами строчек цифре-букве иных формуляров. А вот и он, озаренный солнцем помощник. Сперва это просто звезда, астероид, затем — серебристый восьмиугольник с погнутыми сторонами, и на сближении долго не удается высмотреть крохотный носик миниатюрного пилотажного корпуса туера на сверкающем силуэте его необъятной кормы. Наконец блеснули усики параванов стыковочного узла. Традиционный обмен приветствиями между пилотами и капитанами, последняя коррекция, алый свет транспаранта «Причаливание», мягкий, но увесистый толчок, заметно поколебавший огромную «люстру» «Байкала». «Есть касание! Есть механический захват, есть стыковка!» Дальше все по командам диспетчера: коррекция по оси в стартовом коридоре, выход восьми маршевых двигателей туера на режим принудительного разгона, согласование параметров действительной и запроектированной траектории, расстыковка. И в двух десятых астрономической единицы над эклиптикой: «Счастливого пути!» — «Синхронной безекции!» — «Удачного рейса!» Подарок с борта только что отвалившего туера — звуки марша «Прощание славянки», фейерверк и видеотрансляция готового к активному разгону «Байкала». Со стороны контейнероносец-гигант смотрится просто божественно: залитая огнями хрустальная люстра под звездно-черным куполом бескрайнего Внеземелья. И даже «индустриального» вида колонна безектора с белой коронкой массозаборника впереди отнюдь не портит общего впечатления. Корабль немыслимой красоты. Было в нем что-то от романтического великолепия парусников земных морей. Но глазеть уже некогда — тонкие линии белого перекрестья курсового коллиматора совмещаются с желтыми, краснеют, и начинается главный этап разгона в своем эшелоне…

Все, Андрей Васильевич, кончено — отлетался. Никто не доверит суперконтейнероносец экзоту, «Казаранг» — последняя твоя космическая лошадка, а этот десант — последний пилотируемый полет…

На задворках сознания смутной тенью скользнула какая-то нехорошая мысль. Он не успел за ней проследить — щелчок в шлемофоне и вспыхнувший транспарант «Захват чист» мгновенно переключили его внимание на другое. Снежное облако выхлопа стартовой катапульты, нарастающий крен. Слева по борту — черная стена планетоида, над головой — бортовые огни «Анарды». Реверс-моторами он «подработал» ориентацию «Казаранга» по каналам курса и тангажа (так, чтобы катер держался рядом с «Анардой» кормой вперед — «валетом») и дал тормозной импульс для схода с орбиты. Перегрузка вдавила тело в амортизаторы ложемента. Пульсирующие носовые огни танкера немедленно отодвинулись куда-то в звездную высь и начали отставать — катер, уменьшив скорость, обогнал «Анарду» в плоскости орбиты (кажущийся парадокс, перед которым здравый смысл человека, мало знакомого с динамикой орбитальных полетов, обычно пасует).