— А чем это отличается от того, что мы делали в монастыре?

— Разница тонкая, но есть. Там разум мчался на волне действия, и ты мог медитировать, прыгая по тренировочным кольям, стреляя из лука, сражаясь на мечах. Цели не было, ибо негде больше быть, кроме как в настоящем моменте. А здесь цель — видеть дальше этого момента, заглядывать в душу. И мне, кажется, там что-то приоткрылось. Я учусь разным позам. Мельхиор говорит, совершенный йог умеет продевать все тело через обруч диаметром с голову.

— Здорово, Джош. Главное — полезно. Но знаешь, я тут с одной женщиной познакомился. — Я перескочил на Джошев карниз и рассказал, как провел день: о женщине, о «Камасутре» и о том, что, кажется, это и есть та самая древняя духовная информация, без которой молодому Мессии — никак. — Ее зовут Кашмир, а это значит — мягкая и дорогая.

— Но она же блудница, Шмяк.

— Когда ты просил меня помочь тебе научиться сексу, блудницы тебя как-то иначе волновали.

— Они меня и сейчас не волнуют. Просто у тебя денег нет.

— У меня такое чувство, что я ей понравился. Вот я и подумал: может, она даст мне pro bono, если ты понимаешь, к чему я клоню? — Я ткнул его локтем в ребра и подмигнул.

— Ты имеешь в виду — «для блага общества», да? Латынь забыл? Pro bono это и означает [6] .

— Ой. А мне казалось, что-то другое. Нет, для блага общества она мне не даст.

— Да, это вряд ли, — согласился Джош.

На следующий день первым делом я отправился в Никобар, полный решимости найти работу, однако к полудню очутился на обочине рядом со слепым и безногим мальчуганом-попрошайкой. На улице вовсю торговались, заключали сделки, наличные деньги обменивали на товары и услуги, а мальчишке то и дело перепадала сдача. Меня поразило, сколько уже накопилось в его миске, — хватило бы на целых триетрани-цы «Камасутры». Нет, у слепого я бы красть ни за что не стал…

— Слушай, Пострел, похоже, ты немного устал. Хочешь, посторожу твою мисочку, а ты пока передохнешь?

— Убери свою лапу! — Пацан поймал меня за руку — меня, мастера кунг-фу. Поспел пострел… — Я знаю, чего ты задумал.

— Ладно, ладно. А хочешь, я тебе фокусов покажу? Крибле-крабле-…

— Ага, хочу, аж хохочу. Я же слепой.

— Мое дело предложить.

— Я сейчас цехового старосту позову, если ты отсюда не свалишь.

И я свалил — отчаявшийся, сломленный, и денег у меня не было даже на поля от страницы «Камасутры». Я дотащился до утесов, вскарабкался в свою норку и решил было утешиться остатками холодного риса после вчерашнего ужина. Я развязал котомку и…

— А-а-а-ййй! — Я отскочил, едва не сверзившись с высоты. — Джош, ты чего там делаешь?

Из котомки выглядывала блаженная физиономия моего друга, и лицо его с обеих сторон, как огромные уши, украшали подошвы его же ног. Кроме того, в глубине мешка виднелись одна рука, мой пузырек с инь-яном и баночка мирры.

— Вылезай оттуда сейчас же. Ты как вообще туда забрался?

Про наши котомки я вам уже рассказывал. Греки называли их кошелями, а вы бы, наверное, назвали вещмешками. Делались они из кожи, имели длинный ремешок — перекидывать через плечо, — и, наверное, если б вы меня раньше спросили, я бы ответил, что да, человека в такой засунуть возможно — только не одним куском.

— Мельхиор научил. Я все утро тренировался. Хотел тебя удивить.

— Тебе удалось. А вылезти можешь?

— Не думаю. По-моему, я бедра вывихнул.

— Ладно. Где мой обсидиановый нож?

— На дне.

— Почему это меня не удивляет?

— Если ты меня отсюда вытащишь, я покажу, что еще умею. Мельхиор научил меня множить рис.

Через несколько минут мы с Джошем сидели на карнизе моей ложбинки под бомбежкой чаек. Чайки слетались на огромную гору вареного риса, наваленную между нами.

— Поразительнее я в жизни ничего не видел. — Разве что по правде увидеть, как они это делают, все равно не получалось: вот у тебя всего горсть риса в руках, а в следующий миг — целая корзина.

— Мельхиор говорит, у йога на то, чтоб научиться так манипулировать материей, обычно уходит гораздо больше времени.

— Насколько больше?

— Лет тридцать-сорок. По большей части они так и отходят в мир иной, не научившись.

— Так это, значит, вроде исцеления? Часть твоего… э-э… наследства?

— Это не вроде исцеления, Шмяк. Этому научить можно. Если хватит времени.

Я швырнул горсть риса в воздух — чайкам.

— Я тебе так скажу. Мельхиору я, совершенно очевидно, не нравлюсь, поэтому он меня ничему учить не станет. Давай меняться?

Я приносил Джошу рис, просил его преумножить, а избыток продавал на городском рынке. Со временем я переключился на торговлю рыбой, поскольку те же двадцать рупий делались за меньшее число ходок. Но прежде я попросил Джошуа сходить со мной в город. Мы пришли на рыночную площадь, где вовсю торговались, заключали сделки, наличные деньги обменивали на товары и услуги, а слепому и безногому мальчишке-попрошайке, сидевшему где-то сбоку, то и дело перепадала сдача.