И прежде чем по поводу его просьбы было высказано какое бы то ни было суждение, он вытащил из грязного вороха листок, любовно разгладил его и, к величайшему удивлению товарищей, произнес:

– Гюмер Троппауэр. «Я подобен цветку».

И стал читать. Со спокойной, самодовольной улыбкой, теребя по временам свои длинные темные пряди…

Прочитав последнюю строчку, он победно огляделся вокруг. В трюме царила зловещая тишина. Пилот держал руку на рукоятке кинжала.

Раздался лишь один голос восторженного одобрения:

– Браво! Превосходно!

Это был Голубь. Он просто снял от полученного удовольствия. Гюмер Троппауэр расслабленно поклонился, уронив обезьяний подбородок на грудь и тряхнув «локонами».

– Я, право, не знаю… чем заслужил… ваше признание, – растроганно сказал он. – Возможно, это стихотворение мне так удалось, потому что, сочиняя его, я вспоминал мою бедную матушку… Упокой Господь ее душу… – Ошеломленные солдаты увидели, как из глаз Троппауэра выкатились две слезы, голос его срывался. – Если позволите, я прочитаю вам коротенький рассказ в стихах, чтобы вы поняли, что за человек была моя матушка…

– Просим! Просим! – с воодушевлением воскликнул Голубь и захлопал.

– Просим! Просим… – пискляво поддакнул ему тоненький голосок.

Он принадлежал Карандашу. Но тот не понимал, о чем идет речь.

Роняющий слезы поэт, однако, не смог прочитать новое произведение, ибо несколько солдат решительно поднялись и направились к нему.

– А ну проваливай со своими идиотскими стихами! – потребовал дюжий детина из Канады.

– Но, мсье… Разве мои стихи вам… не нравятся? – Казалось, Троппауэр сейчас разрыдается.

– Глупее и скучнее не придумаешь… – рявкнул, потрясая кулаком, борец грек.

То, что за этим последовало, походило на дурной сон. Поэт закатил такую оплеуху борцу-профессионалу, что тот с треснутой челюстью врезался в столб и потерял сознание. Потом легким движением руки он отправил канадского лесоруба в объятия товарищей.

К плодотворно работающему поэту поспешило еще несколько придирчивых критиков… Все напрасно. Троппауэр расшвыривал их, словно щепки.

Солдаты смотрели на него в испуге.

Битва закончилась, поэт в одиночестве стоял посередине трюма и укоризненно разглядывал окружающих.

Кто– то стонал, но в общем было тихо.

Поэт вернулся на свое место, разгладил грязную стопку бумаг и благоговейно произнес:

– Гюмер Троппауэр. «Матушка, для сына-сироты, ты – путеводная звезда». Песнь первая…

Легионеры слушали пространное стихотворение на двадцати двух страницах с неослабевающим вниманием.

Вдалеке показался Оран. Сквозь марево отвесных полуденных лучей смутно проступал африканский берег с разбросанными там-сям белыми домами-коробочками и пальмами.

– Строиться! – прокричал в трюм унтер-офицер. Все с вещами поднялись на палубу. Лейтенант у поручней разглядывал в подзорную трубу берег. Солдаты тоже впились взором в приближающуюся пристань. Вот она, Африка!

Лейтенант равнодушно скользнул взглядом по легионерам. И вдруг встрепенулся.

– Арен… кур…

Голубь тоже был поражен.

– Шам… бель… – пролепетал он. Они вместе учились в академии!

– Господин сержант разрешит вам в виде исключения выйти из строя. Я хотел бы сказать вам пару слов, – произнес офицер.

Они отошли с лейтенантом в сторону.

– Ты что, спятил… Аренкур? – нервно спросил, Шамбель, когда они удалились от остальных.

– Позвольте, господин лейтенант…

– Называй меня Жан, как прежде.

– Так вот, милый Жан… Что ты имеешь против моего вступления в легион?…

– Ты прекрасно знаешь, что такое легион! Пусть сюда вступают те, кого не жаль подставить под бедуинские пули. Послушай, у меня хорошие связи, комендант Орана, маршал Кошран – мой дядя. Может, я с ним поговорю…

Ареикур побледнел.

– Не вздумай! Я хочу умереть, и кончено! Это мое личное дело! Очень прошу тебя, ни при каких обстоятельствах не вмешивайся в мои дела…

Послышались лязганье и всплеск – бросили якорь. Офицер быстро пожал бывшему товарищу руку, и Аренкур встал в строй.

Опустился, ударившись о берег, трап. Блеснула капитанская сабля и поплыла но мосткам, следом затопали тяжелые солдатские башмаки.

Шамбель провожал отряд грустным взглядом. В облаке раскаленной солнцем пыли он удалялся по дороге, ведущей средь желтых домов и зеленых пальм к форту Сен-Терез. И вот уже последний солдат, безучастно отмеривая шаг, скрылся за поворотом.