Сердце ее снова учащенно забилось, а ладони стали влажными, когда она, вслед за швейцаром выйдя из лифта, прошла в конец роскошного коридора. Остановившись перед нишей с украшенной золоченым бордюром дверью, он еще раз ободряюще улыбнулся Шелби.

— Я оставлю вас тут, миледи.

Он поклонился, повернулся и бесшумно исчез в лифте.

Она сделала одно из своих упражнений для дыхания, но сердце ее забилось, кажется, еще сильнее. К тому же она так страстно желала увидеть Джефа, хотя бы только на одну ночь…

Дверь распахнулась, прежде чем Шелби успела постучать, и они стояли лицом к лицу, одни, наконец. Глаза его расширились при виде ее, потом взгляд их стал мягче, нежнее.

— Боже милостивый, ты только взгляни на себя! Моя шалунишка — принцесса!

Когда он взял ее за руку и провел в комнату, Шелби отчаянно захотелось тотчас же упасть в его объятия.

— Ох, Джеф… я так рада видеть тебя!

Казалось роскошью иметь возможность с упоением смотреть на него, не опасаясь привлечь к себе чье-либо внимание. Одетый в темно-синие брюки, которые подчеркивали все линии его гибкой фигуры, белую крахмальную рубашку, расстегнутую у ворота, с сапфировыми запонками на манжетах, Джеф был красив, как никогда, и еще более элегантен. Но тут Шелби заметила легкие морщинки, которые глубже прорезались в уголках его глаз, и чуть запавшие щеки.

— Джеф, ты становишься, похож на распутника! — ласково сказала она.

— А что тебе известно о распутниках, малышка?

— Только то, что я читала в романах… пока не встретила тебя!

— Иди сюда, поближе к свету, чтобы я мог разглядеть тебя получше.

Он сказал это легко, нарочито небрежно, но Джеф не мог скрыть волнения в своих глазах. Он взял ее накидку и вывел на середину громадной, великолепной гостиной, где языки пламени взлетали и потрескивали в резном мраморном камине. Держа ее маленькие ручки в своих, он пробормотал:

— О Боже, я так скучал по тебе!

Ее защитные барьеры рассыпались, исчезли. Кому он нужен, здравый смысл, когда ты любишь? Переполнявшая ее любовь к Джефу была для нее единственной реальностью — такая же мощная, всепоглощающая, какой она была в том более простом и чистом мире ранчо «Саншайн», — и она казалась ей сильнее всего остального… высокого титула Джефа, его обручения или даже существования леди Клементины Бич.

— Я тоже скучала по тебе.

На глазах у нее и в ее голосе были слезы. Ей пришлось закусить губы, чтобы сдержать нахлынувшие на нее чувства, и это — неведомо для нее самой — сделало ее личико еще более очаровательным. Внутренний голос, похожий на голос бабушки Энни, шепнул предостерегающе: «Неужели ты падешь так низко, что позволишь ему разодеть себя, как куколку, и забавляться с тобою на досуге, втайне от всех?» Взгляд его обжигал ее матовую шею и плечи.

— Ты выглядишь восхитительно, Шелби, но, признаюсь, мне больше нравится тот шалунишка в ковбойских брюках и высоких сапогах.

— Эти дурацкие корсеты, портят естественные формы тела, — заметила она. — Тебе не кажется? Я выгляжу в нем, как грудастая голубка.

— Ну, уж нет, — пробормотал он с натянутой улыбкой. — Во всяком случае, я не думаю, чтобы твое тело нуждалось в каких-либо изменениях. Оно прекрасно такое, каким создал его Бог.

Она знала, что он думает о той маечке в рубчик, которая была на ней в ночь их безудержной, самозабвенной любви на ранчо. Она вспыхнула и пробормотала:

— А своей благовоспитанной невесте ты тоже говоришь такие вещи?

Джеф слегка отклонился назад:

— Нет, не говорю. И я не в восторге от ее лица или фигуры… и даже от ее манер.

— Тогда ты не должен жениться на ней!

Он отвел глаза.

— Хотел бы я, чтобы это было так просто.

Шелби чувствовала — несмотря на то, что когда-то говорила, как ей претит образ жизни английской аристократии, — она привыкла бы к нему, если бы Джеф попросил ее об этом. Неужели она упустила свое счастье в Вайоминге, цепляясь за надежду, что сможет уговорить Джефа остаться с ней, или она ничего уже не могла поделать, когда пришла эта телеграмма о болезни его отца?

— Что означает это все? — Шелби и сама удивилась, с какой горячностью прозвучал ее голос. — Зачем ты прислал мне все эти роскошные наряды и привез меня в это… прибежище разврата?

Она обвела рукой изысканно обставленную гостиную с видом на залитую лунным светом Темзу и с ее толстыми, пушистыми коврами и палевыми стенами с резными алебастровыми украшениями. Когда взгляд ее остановился на створках дверей в противоположном конце комнаты, Шелби ринулась и распахнула их, взмахнув юбками.

—Ага!

Она указала на великолепную, розового дерева, кровать с изогнутыми спинками, украшенными резными рельефами из виноградных гроздьев и фруктов. Волны расшитых подушек вздымались над кремовым покрывалом в изголовье, а лампы по сторонам, на ночных столиках, светили мягко, зазывно.

— Вы не могли бы вести себя более предусмотрительно… или оскорбительно, ваша светлость! Не знаю, за кого вы меня принимаете, но я знаю, что вы — повеса!

— И, распутник? — подсказал он мягко, подходя к ней ближе. — Мне нравится это слово больше, чем «повеса».