После непродолжительных сумерек опустилась ночь, и обитатели Уиллоу-роуд тревожно, словно тьма была зрячим существом, задернули перед ней занавески. На улице стало тихо и спокойно, журналисты и телевизионщики давно уехали, исписав кучу блокнотов и наснимав тысячи футов видеопленки с высказываниями и опасениями местных жителей. Разошлись и зеваки, не обнаружив на этой заурядной, довольно унылой улице ничего такого, что могло бы удовлетворить их любопытство. По панели прохаживались двое полицейских — вверх по левой стороне улицы, вниз по правой, — приглушенно переговариваясь и внимательно оглядывая каждый дом, мимо которого они проходили. Каждые двадцать минут один из них передавал по радио сообщение на участок. В неверном свете уличных фонарей тьма, сгущавшаяся в промежутках между ними, выглядела угрожающе, и всякий раз, ступая на неосвещенные участки, полицейские втайне друг от друга каждый раз должны были собираться с духом.

В доме номер 9 Деннис Бруэр включил телевизор и велел жене отойти от окна, возле которого она стояла, пытаясь разглядеть что-то сквозь занавески. Трое их детей — шестилетний мальчик и семилетняя девочка, сидевшие на ковре перед телевизором, и одиннадцатилетний мальчик, бившийся за столом над домашним заданием, — с любопытством посмотрели на мать.

— Я просто смотрю, здесь ли еще полицейские, — сказала она, плотно задергивая шторы.

— Больше ничего не произойдет, Эллен, — раздраженно пообещал муж. — Да и что еще может произойти, черт возьми?

Эллен села рядом с ним на диван и устремила взгляд на цветной экран.

— Не знаю. Все это так непонятно. Мне перестала нравиться эта улица, Деннис.

— Все уже позади. Нам не о чем больше беспокоиться — все эти жалкие подонки окончательно рехнулись. Благодарение Господу, что с ними разобрались одним махом, — вот что я хочу сказать. Теперь у нас воцарится мир и покой.

— Но не могли же они все помешаться. Это лишено всякого смысла.

— А в чем теперь есть смысл? — Он на мгновение оторвался от экрана и увидел, что дети наблюдают за ними с напряженным вниманием. — Полюбуйся, что ты наделала, — недовольно сказал он. — Ты напугала детей. — Скрывая свою досаду, он ободряюще улыбнулся им и снова сосредоточился на телевизионной передаче.

В доме номер 18 Харри Скитс только что вернулся и закрыл за собой дверь.

— Джилл, я пришел! — крикнул он. Жена поспешно выбежала из кухни.

— Ты задержался, — сказала она, и Харри удивился, что она так встревожена.

— Ну, выпили по стаканчику с Джеффом. Да что с тобой?

— По-моему, я немного нервничаю.

Он поцеловал жену в щеку.

— Нервничать нет причин, глупышка. У тебя под окнами прохаживаются полицейские.

Она взяла его пальто и повесила в шкафу под лестницей.

— Когда ты рядом, я не боюсь. Это начинается, только когда я одна. Наша улица стала немного пугающей.

Харри рассмеялся:

— Старина Джефф тоже только об этом и говорит. Интересуется, кого прикончат в следующий раз.

— Это не смешно, Харри. Я не очень хорошо знала остальных, но миссис Роуландс была очень милой, когда мы с ней разговаривали.

Харри пнул ногой свой портфель и направился к кухне.

— Да, ну и способ... Перерезать горло машинкой для подстригания изгороди. Он-то уж точно помешался, этот тип.

Джилл включила электрочайник.

— Мне он очень не нравился. Но я бы не сказала, что ей тоже, судя по тому, как она о нем отзывалась. Она говорила, что он ненавидит ее собаку.

— Я тоже недолюбливаю пуделей.

— Да, но сделать такое с бедным животным...

— Забудь об этом, милая. С этим покончено.

— То же самое ты говорил на прошлой неделе.

Он покачал головой:

— Знаю, но кто бы мог подумать, что после такого произойдет еще что-нибудь? Это ни в какие ворота не лезет. И все-таки я уверен, что этот случай был последним. Давай выпьем чаю, а?

Она отвернулась и подошла к кухонному шкафчику, стараясь убедить себя, что тоже в этом уверена.

В доме номер 27 пожилой мужчина лежал в постели и дрожащим голосом разговаривал со своей сиделкой:

— Они еще здесь, Джули?

Сиделка опустила занавески и повернулась к старику:

— Да, Бенджамин, они только что прошли мимо.

— За все годы, что я здесь прожил, у нас никогда не патрулировали полицейские.

Она подошла к кровати, заслонив стоявшую у изголовья настольную лампу, и ее гигантская тень упала в угол комнаты, образовав там непроницаемую черную пустоту.

— Хотите молока? — тихо спросила она.

Его сморщенное старческое лицо при слабом свете лампы было желтым, как пергамент. Он улыбнулся:

— Да, пожалуй, только немного. Ты посидишь со мной, Джули, правда?

Она наклонилась над стариком, от чего закрытое крахмальное платье, которое она носила вместо формы, затрещало на ее пышной груди, и поправила простыни.

— Да, конечно посижу. Я же обещала, не так ли?

— Да, ты обещала.

Он потянулся к ее пухлой, но крепкой руке.