Последняя зыбкая ниточка лопнула.

— Жена с ним развелась. Запрещает видеть дочь. Его мать возила дочку в аэропорт на свидание с отцом. Я говорил по телефону с матерью, подтверждает. Кроме того, в аэропорт его подвозил шофер Карл Гаспль, показания его у меня.

— Ну, что ж, слава богу, что Александров оказался непричастным, — сказал Олег.

— Ты рад этому? — усмехнулся Данилевский.

— Да, — твердо ответил Олег.

— Что теперь?

— Хочу увидеть Александрова.

— Он будет на работе после шестнадцати, — доложил Леус.

— Ты пока иди поспи, — засмеялся Валера, — а в шестнадцать у тира встретимся.

— А где тир?

— Да у вокзала, помнишь, мы там стреляли?

— Ты можешь меня разбудить в тринадцать?

— Могу. Свидание?

Наумов радостно кивнул головой.

Уже в дверях Олег спросил Леуса:

— Как себя ведет Александров?

— Хорошо. Заведует тиром. Неделю назад начал тренироваться, будет выступать за сборную города.

— Ничего за ним не замечали?

— В конце мая, а точнее 29 мая, избил в тире гражданина Захарко, прилетевшего из Москвы.

— Наказали?

— Нет. Пострадавший скрылся с места происшествия.

— Понятно. Как говорят наши клиенты — нет вещей, нет кражи. Валера, закажи мне билет на вечерний рейс.

— Быстро ты.

— Дела.

А потом были два часа, не связанные со службой. Они с Леной пили кофе и обедали в «Монди баре». Сидели в душноватой темноте. Горели на столиках крохотные светильники. Шкуры на стенах ассоциировались с охотничьими забавами, неслышно сновал официант. И им казалось, что они плывут через время. Не было вчера, есть только сегодня, и должно быть завтра.

Потом Лена проводила его к тиру.

— Приедешь в аэропорт? — спросил Олег.

— Конечно. А ты?

Через три дня она возвращалась в Москву.

— А я там ждать буду.

— Ну иди.

— Пошел.

В тире слышались негромкие хлопки пневматического ружья. Стреляли Леус и Валера.

— А вот и наш друг, — сказал Данилевский, — знакомьтесь — Юрий Гаврилович.

Олег осмотрелся. Обычный тир, каких много. На стенах плакаты добровольного общества, мишени с облупленной краской, вытертый локтями прилавок. Только хозяин был здесь необычный. Высокий, лицо словно из камня вырублено, на кожаной куртке знак «Заслуженный мастер спорта».

— Я майор милиции Наумов. Юрий Гаврилович, зачем у вас был Захарко?

Александров повертел в руках духовое ружье, положил на прилавок.

— Мне скрывать нечего.

Говорил он как-то странно, словно зубов не разжимал.

— Он пришел, издевался надо мной, предлагал всякие мерзости.

— Какие именно?

— Цех здесь какой-то организовать. Ну я и ударил. А что, он подал на меня в суд?

— Нет. Вы знали Бурмина?

— Нет. Фамилию где-то встречал. Кажется, в газете.

— Захарко ее вам не называл?

Александров посмотрел на Наумова, потом переложил ружье на край прилавка.

— Нет. Он вообще здесь разговаривал мало.

Олег поверил, принимая во внимание руку Александрова. Видимо, ладонь, сжатая в кулак, была ничуть не меньше боксерской перчатки.

— Значит, вы не согласились с предложениями Захарко?

— Вопрос чисто риторический. Последствия встречи являются ответом на него. Я вам так скажу, майор. Я где-то даже рад, что все так случилось. Прежний Александров остался в зале суда. А в Таллин приехал иной. Конечно, смешно говорить, но все происшедшее провело четкую грань. По ту сторону осталось все ненужное, наносное, а здесь я начинаю жить по-новой. Только дочку жалко.

Олег не успел ответить, в тир вошел человек лет шестидесяти, седой, поджарый, с сухим, аскетическим лицом.

— Добрый день, — вежливо поздоровался он и положил на стойку два рубля.

Александров отсчитал пули.

Человек раскрыл портфель, вынул пневматический пистолет из тех, что когда-то давно продавались в спортивных магазинах. Зарядил.

Стрелял он не целясь. Просто быстро вскидывал руку и нажимал на спуск. Тукали выстрелы, с жестяным звоном падали мишени. Потом он сбил шарик, пляшущий в струе воды, потом разбил висящие спички.

Олег с интересом смотрел на этого человека. Как только он поднял оружие, лицо его помолодело, а глаза стали острыми, как кинжал, но вместе с тем в них жило странное ощущение отрешенности от сегодняшнего дня.

Словно они видели что-то доступное только им. Странное лицо было у этого человека, очень странное.

Наумов повернулся к Данилевскому, ему хотелось высказать восхищение умением стрелка, и увидел, как у Валеры сжались губы, глаза словно для стрельбы прищурились, резко обозначились скулы.