Против этих теорий я не раз выступал, указывая, что эта «социальная романтика», которая находит в них свое выражение, чрезвычайно опасна [65] . Наоборот, я стою за то, чтобы общие средства были использованы на основании структурных и социологических масштабов, для подлинного повышения производительности, равно как и для поддержания жизнеспособных отраслей экономики. Мнения расходятся не в постановке вопроса, должен ли общий рынок быть создан как можно скорее или нет; дело сводится исключительно к пониманию принципов организации и к направлению нашего умонастроения.

Европа, которая не живет в сфере веры человеческого сердца, которая не понимается, как настоящее содружество перед лицом общей судьбы, ради которого стоит приносить жертвы, Европа, которая не ставит свободу во главу угла, но хотела бы ее обуздать и водить на помочах, наконец, Европа, которую в очертаниях своего духовного и политического облика нельзя узреть уже сегодня – такая Европа не может вызвать воодушевления ни у мира, ни даже у самих европейских народов. Бюрократически управляемая Европа, которая скорее переполнена недоверием, чем общностью, и от всего построения которой веет духом материализма, такая Европа принесет нам больше опасностей, чем пользы. Западная Германия добилась иммунитета против попыток инфильтрации с Востока благодаря своей политике сохранения устойчивости, и уже только из-за одного этого общий рынок должен быть подчинен тем же принципам. Изменить этой политике означало бы отказаться от первопричин этого положительного иммунитета против коммунизма.

Помимо политических опасностей, которые связаны с так называемой социальной гармонизацией, это понятие с чисто научной точки зрения вообще не выдерживает критики. Социальная гармонизация стоит не в начале, а в конце интеграции; она осуществима не с помощью вымученных конструкций, а путем сближения образа жизни и взглядов на жизнь по мере осуществления прогрессирующей интеграции. Хотя я таким образом и одобряю общий рынок, я все же придерживаюсь мнения, что и в такого рода интегрированной Европе условия жизни и производства никогда не будут едиными или одинаковыми. В известном смысле назначение общего рынка, наоборот, основано как раз на возможности и необходимости взаимного между отдельными странами плодотворного дополнения соответственно их особой и отличной от других работоспособности и наличию разнообразных природных и структурных особенностей.

Если путь частичных объединений, а также путь бездушной уравниловки не могут быть признаны пригодными, то остается задать себе вопрос – может ли Европа быть создана, следуя путем создания лишь соответственных учреждений, то есть путем «институциональным». Понятно, что при современном состоянии организации национальной экономики в отдельных странах повсеместно наблюдается склонность к созданию новых учреждений для осуществления межгосударственного сотрудничества. При наличии разного рода экономических неполадок и разнобоя какое-либо иное решение не представляется возможным. Однако и это утверждение не может быть принято без критики и без надлежащего рассмотрения.

С хозяйственной точки зрения Европу нельзя понимать только как организацию или учреждение, ее следует понимать как функцию. Тогда, однако, надо поставить вопрос следующим образом: что мы можем сделать, чтобы эта Европа оказалась способной к проявлению свободных функций. Тягостно приходить к сознанию того, что мы внутренне настолько закостенели, что понятия «порядок», «строй» воспринимаются нами уже лишь как нечто связанное с представлением об «организации». Мы потеряли чувство подлинного порядка, строя, который как раз там сильнее и яснее всего проявляется, где его вообще не замечают [19] .

Этим не сказано, что я принципиально противлюсь установлению европейских организационных связей. Я хочу, напротив, создать предпосылки для этого, когда я высказываюсь за необходимость в первую очередь наладить внутренний порядок в народном хозяйстве отдельных стран, потому что иначе интеграция неизбежно приведет к надгосударственному дирижизму.

Европу нельзя построить при помощи дешевеньких средств. Ее следует понимать как сложную совокупность экономических и политических функций. Представление, согласно которому следовало бы во все возрастающей мере изымать из сферы государственного суверенитета отдельные области и секторы вопросов и дел и передавать их в руки надгосударственного управления, и что потом, с какого-то момента, удельный вес надгосударственного авторитета автоматически приведет к полному преодолению компетенции отдельных государств, – такое представление кажется мне мало реальным; оно не выдерживает критики с точки зрения экономической теории [58] . Народнохозяйственная функция является чем-то единым и целым и не поддается расчленению по компетенциям. Каждая попытка такого рода должна была бы привести к тому, что народное хозяйство каждой отдельной страны оказалось бы как бы между двумя стульями, и что никто уже не мог бы определить, кто чем ведает и кто за что отвечает.

Расширение сферы компетенции надгосударственных объединений может иметь известное политическое значение, но существенным образом содействовать решению затронутых экономических проблем оно едва ли будет в состоянии [51] . Мои опасения, поэтому, остаются в силе, что мы можем оказаться чрезмерно склонными придавать вес вопросу создания учреждений, то есть что мы переоцениваем институциональное в противовес функциональному, форму в противовес сущности [32] . Эти опасения находят за последнее время все большее признание.

В связи с этим следует сказать также несколько слов по поводу расчетов некоторых, сторонников планового хозяйства на то, что им удастся теперь провести в плане европейском свои идеи и идеологические соображения, осуществления которых им не удалось добиться в плане внутригосударственном. После нашего внутригосударственного опыта уже нет нужды объяснять, почему принципы планового и направляемого хозяйства не являются пригодным средством для того, чтобы способствовать – теперь уже в более широких рамках – раскрытию производительных сил Европы. Такое понимание проблем экономики неприспособлено даже для того, чтобы привести нас хотя бы только к самым примитивным формам разделения труда, не говоря уже о содействии плодотворному и бесперебойному сотрудничеству народного хозяйства отдельных стран.