— Что у тебя вышло? — спрашивает учительница, комсомолка Одинцова.

— Ш-у-р-а.

— Ну, а теперь не тяни, читай быстро. Что вышло?

— Саша!

Учительница возится с ним долго, нервничает и никак не может втолковать ему, что Ш-у-р-а — Шура, а не Саша.

— Читай.

— Ш-у-у-р-а-а.

— Быстро читай.

— Саша!

Мария Николаевна подсаживается к другому малышу, Жоржику. Он хорошенький, черноволосый шестилетний мальчик.

— Ну, давай заниматься арифметикой, — говорит она.

Жоржик ласков, льстив, хитер. Он обнимает Марколавну, утыкается лбом ей в руку пониже плеча и говорит:

— Марколавна, очень кушать хочу.

— Жди обеда. Ну, давай считать. Сколько на руке пальцев? Знаешь?

— На которой?

— Все равно. Ну, на правой.

— На чьей?

— Ну, на твоей… Жоржик считает, говорит:

— Ого! Пять. А ну-ка у тебя… — Считает и снова говорит: — Тоже пять.

— У каждого человека пять.

Жоржик недоверчиво смотрит в спокойные глаза воспитательницы, потом быстро бежит вон из класса.

— Куда ты?..

— Я сейчас…

На задней парте крик:

— Марколавна! Он на парту плюнул!

— Кто? — И воспитательница идет туда. — Кто это плюнул?

— Петя…

— Врешь! Чего врешь?! — огрызается желтоволосый веснушчатый Петя, и на его огорченной мордочке испуг.

— Ты зачем же плюнул на парту, Петя? — берет его за руку Марколавна и подымает с места.

— Честное слово, не плевал, честное слово…

— Врет, врет, — плевал! Вот и слюни на парте,

— Честное слово, не плевал, честное слово! Я ему на голову Плюнул, Коле Сапожникову, а он слюни смахнул. Я на парту не плевал…

— Он мне на голову плюнул, — набычившись, бубнит толстощекий Коля.

В это время вбегает Жоржик и кричит:

— Марколавна, Марколавна-а!.. Ах, Марколавна, какая ты обманщица…

— В чем дело?

— Сказала, что у каждого человека по пяти пальцев…

— Ну да.

— Врешь! У кухарки четыре… Пойдем, пойдем!.. Я никогда не буду тебе верить… Я считал. Пойдем в кухню…

Он тянул ее за собой, топал, глядел в глаза Mapколавны плутовато и задирчиво, ждал, что она скажет. Лицо Марколавны на мгновенье вытянулось, брови взлетели вверх; она часто замигала и, борясь со смехом, сказала малышу:

— Какой же ты чудак, Жоржик. Ведь у кухарки один палец отрублен. Разве ты не знал? Садись. Ну, теперь скажи, сколько у тебя пальцев на ногах?

— А вот сейчас разуюсь.

В коридорах — возня. Ребята гурьбой носились взад-вперед. Через закрытые двери слышались их песни, крик, визг. Заниматься было трудно, Марколавна вскочила, вышла. Все скоро смолкло.

Молоденькая учительница, комсомолка Одинцова, говорила Клоп-Циклопу:

— Были три мальчика. К ним подошел еще один. Сколько стало мальчиков?

— А кто подошел-то? Федька, что ли?

— Ну, допустим, Федька.

— А чей Федька-то? Маврин, что ли?

— Ну, допустим, Маврин… Это все равно. Клоп-Циклоп думает и отвечает:

— Тогда станет четыре мальчика.

Детский дом просторный, светлый, теплый. Школьные занятия идут в трех комнатах.

Инженер Вошкин занимается вместе со старшими. Среди них он самый маленький, но пишет и читает лучше всех. Однако обычное ученье он скоро бросил и сказал учителю:

— Товарищ учитель, ты учи меня, как изобретать паровоз. Я раньше инженер был, и фуражка у меня была казенная, и бородка была. Ты дурака не валяй, ты меня от пользы учи. А то сбегу.

Учитель, студент-технолог, Емельян Кузьмич добыл раскрашенный чертеж паровоза. Мальчик весь ушел в дело: познакомился с рейсфедером, циркулем, китайской тушью, акварельными красками; отбился от еды, от занятий, даже отказывался от обычных прогулок:

— На фиг! Раз я изобретаю.

Он узнал, что такое треугольник, что такое квадрат, ромб, круг, шар, цилиндр, конус.

— А трапецию я знаю… Я видел… В цирке. Он очень удивился, что радиус откладывается по окружности ровно шесть раз.

— Вот смотри, — говорил бородатый Емельян Кузьмич, — получаем по окружности шесть точек, соединяем их, выходит шестиугольник, то есть головка гайки.

Инженер Вошкин пыхтел, черные глаза озарялись блеском.

Емельян Кузьмич вспомнил анкету Инженера Вошкина и улыбнулся.

«У меня родителей моих не было, как родился — тоже не помню, сразу очутился в кустах, — это помню, — с мальчишками.

В Крыму тоже не был еще. Девчонок не любил, они дуры, образование мое так себе».

Вспомнил Емельян Кузьмич и то, как объявился в детский дом этот потешный мальчонка. Он зашел в приемную, надел очки без стекол и, насупив брови, крикнул: