Они пришли на пристань. Им навстречу неслись вагонетки с мокрой, еще трепещущей рыбой. На кунгасах, вернувшись с лова, работали женщины. Тут же была и Нюша. Они быстро и бережно отцепляли рыбу, запутавшуюся в сетях.

– Отцепщицы, – пояснил Доронин Сергею. – Мой ударный батальон! Самые лучшие отцепляют за восемь часов до пяти центнеров. Дело тонкое, женское. Рыба у нас нежная. Солить надо сразу. Проволынишься – получается второй сорт. А отцеплять надо по одной, не попортить, не порвать. Вот я тебе покажу.

Доронин подсел к отцепщицам и сам удивительно ловкими, нежными движениями отцепил несколько десятков рыбок.

– Видишь, – сказал он хвастливо, вытирая руки о штаны. – Я вот умею – старый рыбак! А посади другого – всю рыбу перепортит.

Под ногами скрипела соль, рассыпанная по пристани. Сергей шагал за Дорониным, мучаясь голодом и удивляясь, зачем понадобилось водить его по всему промыслу.

Засолочный цех начинался сразу за пристанью. В большом темноватом сарае были врыты в землю огромные чаны. Остро пахло рыбой. Под ногами угадывалась соль – каждый шаг отдавался скрежетом. Около одного из чанов копошились люди.

– Вот оно, наше богатство! – воскликнул Доронин. – Сельдь, иваси, корюшка. Деликатная рыба, уход любит. Одна беда – не справляемся. Укладка, отгрузка, тара – вот что нас губит. Казалось бы, тара – пустяк, а самый больной вопрос! Теперь бондарную организовал – полегчало.

Двое рабочих черпалками выбирали из чана засоленную рыбу. Жирные и нежные сельди поблескивали мокрыми боками, усыпанными солью. Сверкающей струей выливались они из черпаков в вагонетку.

– Вот смотри, – сказал Доронин, перехватывая на лету рыбу. – Сорт определяется по чистоте глаз. Если глаза и жабры начали ржаветь – уже второй сорт.

И он сердито отбросил рыбу, – глаза ее подернулись рыжим налетом.

Доронин потянул Сергея в бондарную мастерскую. Совершенно пьяный бондарь возился над бочкой, весело и деловито ругаясь во весь голос.

– Опять? – строго спросил Доронин и пощелкал готовые бочки.

– Иннокентий Павлович! – жалобно вскричал пьяный бондарь и усиленно застучал молотком. – Я же работаю! – добавил он, исподтишка поглядывая на Доронина.

– Еще бы ты не работал, – бросил Доронин и пощелкал новую бочку. Звук, видимо, удовлетворил его, и он сказал мягче: – В последний раз говорю тебе, Семен: или ты не пьешь, или все наше условие к черту!

Когда они вышли, Доронин объяснил:

– У него сын в тюрьме. За хулиганство. Скоро на выписку. Я обещал сделать из него человека. У меня таких трое. Один – золотой парень стал. Нынче патефоном премировал. Другого женил, в колхоз отдал. Парень благодарен, всегда подсобляет. Весь колхоз приучил к глубинному лову.

Сергей не знал, что такое глубинный лов, но Доронин сам объяснил:

– С глубинным ловом я намучился. Местные рыбаки ловят у берега. Это старый способ. В открытом море улов куда больше. Навез я сюда астраханцев, рыбников. В отпуске был – сам вербовать ездил, весь отпуск провел. Сам и привез, чтобы не отбили дорогой. Рыбаки опытные, а к нашему Татарину [9] не привыкли, страшно. Шторма здесь крутые, ветер переменчивый. Глубинный лов на энтузиазме вводил, на подначке. Кольку я оттого и ценю – первым пошел. Отчаянный парень! И Евдокимов пошел. Золотые ребята!

Они пришли к чистенькому домику с аккуратными железками у порога. Доронин заставил Сергея обчистить сапоги и ввел его в комнату, разукрашенную флажками и елками.

Человек тридцать ребятишек ползали и ходили в большой загородке посреди комнаты.

– Манеж! – гордо объявил Доронин и провел рукой по белым крашеным поручням. – Ходить приучаются, и носы целы. Я такой в Москве увидел. Приехал, сам сделал. И кубики сделал. Вот кукол мне женщины сшили. Нюшку и еще одну снял с работы, посадил в конторе, тряпки дал, срок поставил: в три дня чтобы были куклы! А ты столярное дело знаешь?

– Нет…

Доронин потребовал меню, и Сергей мог убедиться, что дети промысла едят манную кашу, компот, суп со свининой и рыбные котлеты.

– Свиней завел, коров – шесть штук. Сам вез их с материка, пароходом. В шторм попали, коровы мычат, свиньи ревут – жуть. Сердце за них болело. Высадили их в Александровске – похудели, бедняги, не жрут, не мычат. Я испугался, ищу ветеринара – нету. Пришлось такого доктора привести, прямо силой приволок. Не понимает, пугается. Скажу тебе по секрету, я им валерьянки дал – каждой твари по пузырьку. Выходил. Пригнал сюда. Поправились. Вот ты увидишь.

Сергею пришлось пойти и в коровник и в свинарник. Потом Доронин повел его в клуб. Это был небольшой барак, украшенный внутри портретами в рамах и бумажными гирляндами.

– Здорово? – страшно довольный, крикнул Доронин. – Приехал бы месяц назад, ничего не было! Вечером деваться некуда. После получки повальная пьянка. И осудить нельзя, – ну ведь некуда податься! Сам с горя, бывало, запрусь на замок снаружи, в окно влезу, занавески спущу и напиваюсь как сукин сын. Мне иначе нельзя – авторитет. А теперь, видишь, какой клуб завернули? Патефон, сорок две пластинки, книг целый шкаф!.. Доклады сам делаю, из города три раза докладчиков возил. Вот еще кино нужно. Я уже написал, просил. Ты с кино возиться умеешь?