— Садитесь, Блэар, — проговорил епископ. — Вид у вас такой, словно вы прямо из ада.

К столу для географических карт, на котором стояли сыр и портвейн, были придвинуты два стула с высокими спинками. Блэар принял приглашение и рухнул на один из них.

— Весьма рад возможности снова увидеться с вами, Ваша Светлость. Простите, что опоздал.

— От вас разит джином. Выпейте лучше портвейна.

Хэнни наполнил бокал Блэару, потом налил себе.

— От вас вообще плохо пахнет, Блэар. Растрата благотворительных фондов, сознательное неподчинение приказам, подстрекательство к работорговле — Господи, ну и перечень! Вы поставили в неудобное положение и Королевское общество, и наше министерство иностранных дел. А ведь я вас рекомендовал!

— Из фондов я взял только то, что мне задолжали. Если бы мне удалось попасть на заседание Совета управляющих…

— Если бы вам это удалось, вы бы получили по физиономии и оказались выставлены за дверь.

— Ну, тогда мне лучше не рисковать, чтобы не спровоцировать их на насилие. — Блэар снова наполнил свой бокал и поднял глаза на епископа. — А вы можете меня выслушать?

— Меня не так легко шокировать, как некоторых других. Я ожидаю встретить в людях моральную низость и развращенность. — Епископ выпрямился на стуле. — Но нет, я не стану вас выслушивать, это было бы пустой тратой времени. Вас не любят по другим причинам, не имеющим ничего общего с обвинениями, о которых я упомянул.

— По каким же это?

— Вы американец. Я знаю, что родились вы здесь, но теперь-то вы американец. Вы даже не представляете себе, насколько грубыми и оскорбительными бывают иногда ваш тон и ваша манера держаться. И к тому же вы бедны.

— Вот поэтому я и взял те деньги, — ответил Блэар. — Я был в Кумаси, в экспедиции. Я не Спик, мне не нужна целая армия сопровождающих, у меня было всего пять человек, чтобы нести научные приборы, лекарства, продовольствие, подарки вождям племени. Мне пришлось заплатить этим пятерым авансом, а я до этого уже потратил все свои средства. Эти люди зависели от меня. Двадцать фунтов. И без того не велика сумма, а ведь половина этих людей по дороге умирает. Хотите знать, куда подевались те деньги, что были обещаны Королевским обществом и министерством иностранных дел? Их растратила колониальная администрация в Аккре. Единственное, откуда я мог что-то взять, был Библейский фонд. Вот я и взял. Выбор был очень простой: или еда, или книжки.

— Библия, Блэар, пища духовная. Пусть даже и для методистов. — Епископ произнес эти слова так тихо и таким свистящим шепотом, что у Блэара возникли сомнения, было ли это сказано всерьез или же Хэнни сам в душе насмехался над подобным обвинением.

— А вам известно, на что чиновники в Аккре пустили мои деньги? На торжества и церемонии в честь этого кретина-убийцы… вашего племянника.

— Это был официальный визит. Естественно, они должны были пустить ему пыль в глаза. И если бы вы не были так бедны, никаких проблем не возникло бы. Потому-то и говорят, что Африка — место для джентльменов. А вы…

— Горный инженер.

— Ну, положим, больше, чем просто горный инженер. Вы еще и геолог, и картограф; но вы не джентльмен, уж это точно. Джентльмены располагают личными средствами, достаточными для того, чтобы любая неожиданность не превращалась в болезненную проблему и публичное унижение для всех. Не беспокойтесь, я возместил Библейскому фонду ту сумму, которую вы у них взяли.

— С учетом моих расходов в Кумаси, Общество до сих пор должно мне еще сто фунтов.

— После того как вы их опозорили подобным образом? Не думаю.

Епископ встал. Ростом он был с настоящего динку. Это Блэар знал точно, потому что Хэнни был единственным членом Совета управляющих Общества, побывавшим в Африке — настоящей Африке, той, что к югу от Сахары. Блэар сопровождал его тогда в Судан, где вначале на них напали тучи мух, потом их пути пересеклись с маршрутами огромных стад домашнего скота, а под конец они наткнулись на лагерь кочевых динка. Увидев белые лица путешественников, женщины в страхе разбежались. Африканцы всегда так поступали: по их поверьям, белые питаются черными. Мужчины остались и стояли, мужественно выстроившись в ряд, все совершенно обнаженные, если не считать покрывавшего их тела тонкого слоя серебристо-серого пепла, придававшего им сходство с привидениями, и наручных браслетов из слоновой кости. Епископ тогда из любопытства скинул с себя одежду и принялся сравнивать собственное телосложение с самым крупным из воинов. Оба они были богатырского сложения, и их тела оказались во всем идентичны друг другу — с головы до ног, в каждом члене, каждой детали.

Хэнни поднялся. Подошел к глобусу, легонько крутанул его:

— А что это за история с работорговлей? Объясните.

— Роуленд, ваш племянник, решил отправиться в глубь страны, а по пути занялся истреблением всякой живности.

— Он добывал образцы для научных целей.

— Ну конечно, образцы! Когда человек за полдня уничтожает полсотни гиппопотамов и двадцать слонов, это мясник, а не ученый.

— Он ученый-любитель. А какое отношение все это имеет к работорговле?

— Ваш племянник заявил, что министерство иностранных дел поручило ему заняться изучением местных нравов и обычаев, и он, дескать, был потрясен, обнаружив в британской колонии рабство.

— В британском протекторате. — Хэнни предостерегающе поднял руку.

— У него было с собой ваше письмо, в котором вы назначали меня его гидом, и его сопровождали солдаты. Он заявил, что немедленно отпустит на волю всех, кто находился в рабстве у ашанти, а короля ашанти закует в кандалы. Это заявление было прямо рассчитано на то, чтобы спровоцировать ашанти к действиям и под этим предлогом ввести туда британские войска.

— Ну и что тут плохого? Ашанти именно на рабстве и разжирели.