— Почему? — Джейн ничего не могла понять. Сара была молода и красива, она не единственная, переживающая развод, но вела себя она так, словно ее обвиняли в убийстве.

— Я никого не хочу видеть. Ты можешь понять это?

— И сколько это будет продолжаться?

— Может быть, всегда. Это достаточно долго? Теперь тебе понятно? — Сара отчаянно не хотела отвечать на вопросы сестры.

— Сара Томпсон, ты сумасшедшая. — Отец настоял, чтобы она взяла назад свое собственное имя, как только он подал заявление о раздельном проживании.

— Я имею право поступать так, как я хочу, это моя жизнь. Я могу постричься в монахини, если пожелаю, — упрямо заявила Сара сестре.

— Сначала ты должна стать католичкой. — Джейн усмехнулась, но Саре не показалось это забавным. Она с рождения была членом епископальной церкви. И Джейн подумала, что у Сары слегка помутился рассудок. Может быть, через некоторое время она справится с собой. Они все надеялись на это, хотя после разговора с сестрой у Джейн появилось сомнение.

Сара оставалась тверда, отказываясь возвращаться в Нью-Йорк. Виктория потратила много времени, собрав и упаковав все веши в нью-йоркской квартире, потому что Сара заявила, что не хочет их больше видеть. Она приехала в ноябре в Нью-Йорк на слушание своего дела в черном платье и с траурным лицом. Красивая и испуганная, она стоически прошла через бракоразводный процесс.

И как только все было закончено, она снова уехала в Лонг-Айленд. Каждый день Сара отправлялась в долгие прогулки по побережью, даже в самую плохую и холодную погоду, когда ветер хлестал ей в лицо до тех пор, пока ей не начинало казаться, что оно кровоточит. Она все время читала и писала письма матери, Джейн и некоторым своим старым друзьям. По правде говоря, у нее все еще не было желания видеть их.

Все они приезжали в Саутгемптон на Рождество, но Сара почти с ними не разговаривала. Единственный раз она упомянула о разводе в разговоре с матерью, когда они слушали по радио о герцоге и герцогине Виндзорских. Она чувствовала горькое родство с Уоллес Симпсон. Но Виктория уверяла ее, что у нее нет ничего общего с этой женщиной.

С приходом весны она снова хорошо выглядела, и в глазах наконец появился прежний блеск. Теперь она заговорила о том, что ей хотелось бы найти фермерский дом где-нибудь в уединенном месте на Лонг-Айленде и постараться взять его внаем или даже купить.

— Это глупо, — прорычал ее отец. — Я прекрасно понимаю, что тебе было необходимо какое-то время, чтобы пережить все, но я не собираюсь позволить тебе похоронить себя на Лонг-Айленде на всю жизнь, словно отшельнику. Ты можешь оставаться здесь до лета, а в июле мы с твоей матерью возьмем тебя с собой в Европу. — Ему пришла в голову эта мысль неделю назад. Виктория и даже Джейн сочли, что это блестящая идея и как раз то, что нужно Саре.

— Я не поеду. — Она смотрела на него с упрямством, но выглядела здоровой и сильной и еще красивее, чем раньше. Ей пора было снова возвращаться в мир, понимала она это или нет. И если она не согласится поехать с ними, они приготовились заставить ее.

— Ты поедешь, или мы заставим тебя.

— Я не хочу натолкнуться на Фредди, — слабо возразила она.

— Он пробыл всю зиму в Палм-Бич.

— Откуда ты знаешь? — Ей было любопытно, не разговаривал ли с ним ее отец.

— Я говорил с его адвокатом.

— В любом случае я не хочу ехать в Европу.

— Это неприятно, но в любом случае ты поедешь.

Тогда она вылетела из-за стола и долго бродила по берегу, но, когда она вернулась, отец поджидал ее недалеко от дома. Он видел, как она страдала весь прошедший год, и это едва не разбило его сердце. Она переживала свое неудачное замужество, потерю ребенка, ошибки, которые она совершила, и горькое разочарование. Сара удивилась, увидев отца, когда возвращалась с берега сквозь высокую траву дюн.

— Я люблю тебя, Сара. — Первый раз отец говорил ей об этом такими словами, и они каплями бальзама упали на ее исстрадавшееся сердце. — Твоя мать и я очень любим тебя. Мы, может быть, не знаем, как помочь тебе забыть обо всем, что случилось, но мы хотим попытаться… пожалуйста, позволь нам это сделать.

На глазах у нее выступили слезы. Отец обнял ее и долго не отпускал, пока она плакала у него на плече.

— Я тоже люблю тебя, папа… Я тоже люблю тебя… Мне так жаль…

— Ни о чем не жалей больше, Сара… Просто будь счастливой… Будь снова девочкой, какой ты была до того, как все это случилось.

— Я попытаюсь. — На мгновение она высвободилась из его объятии, чтобы взглянуть на отца, и увидела, что он тоже плачет. — Мне жаль, что я так горевала.

— Все в порядке! — Он улыбнулся сквозь слезы. — Ты должна была пройти через это!

Они оба рассмеялись и медленно, рука об руку, направились к дому, а он молча молился, чтобы им удалось увезти ее в Европу.

«Королева Мария» гордо стояла на своем месте у пирса 90, на реке Гудзон. Везде были следы празднества. Большие красивые чемоданы все еще заносили на борт. Было огромное количество цветов, и шампанское лилось рекой во всех каютах первого класса. Томпсоны прибыли в разгар этого веселья, с ручной кладью, их чемоданы были отправлены заранее. Виктория Томпсон была неотразима в белом костюме и большой соломенной шляпе. Им предстояло волнующее путешествие. Они не были в Европе несколько лет и мечтали встретиться со старыми друзьями на юге Франции и в Англии.