Внезапно острая и сладкая боль охватила все ее существо, и она почувствовала, как внутри ее словно вскрылся нарыв, и все ее целый год копившееся страдание вышло наружу.

Долго стояла она у могилы, заливаясь слезами и глядя на елку, принесенную Мэрибет и Томми. Дотронувшись до хрупких веточек, словно до руки друга, Лиз прошептала имя своей дочурки… и один звук этого имени коснулся ее сердца, как нежные пальчики ребенка.

— Я тебя так люблю, девочка моя… и всегда буду любить… милая, милая Энни…

Она не смогла сказать ей «до свидания», зная, что свидание это никогда не состоится, и вернулась домой в печальном, но умиротворенном состоянии.

Дома никого не было, и Лиз вздохнула с облегчением. Она долго сидела в гостиной в полном одиночестве, глядя на рождественскую елку и на знакомые до боли игрушки. Встречать Рождество без Энни будет очень тяжело.

Впрочем, ей тяжело было встречать каждый день, тяжело возиться на кухне и убирать в доме, зная, что маленькая помощница не будет вертеться рядом, трудно ездить на озеро или в другие места без их маленькой девочки.

Мысль, с которой она просыпалась каждое утро, — мысль о том, что ее дочки больше нет, — была невыносима. Но Лиз знала, что нужно продолжать жить, как бы это ни было трудно.

Энни появилась, чтобы пробыть с ними так недолго, только они не знали об этом. Но что бы они делали, если бы знали, что она умрет в пять лет? Любили бы ее сильнее? Дарили бы ей больше подарков? Проводили бы с ней больше времени?

Все это они делали и так, но, сидя этим вечером в гостиной, Лиз признавалась себе, что отдала бы всю жизнь за еще один поцелуй, еще одно объятие, еще одну минуту, проведенную с дочкой.

Когда Мэрибет и Томми пришли домой, жизнерадостные, с замерзшими раскрасневшимися лицами, полные новостей о том, где они были и что делали, Лиз все еще сидела на том же месте.

Она улыбнулась им, и Томми сразу понял, что она плакала.

— Я хочу поблагодарить вас обоих, — сказала Лиз, запинаясь, — за то, что вы поставили елку на… спасибо…

Она не смогла закончить фразу, слезы душили ее, и быстро вышла. Мэрибет и Томми не знали, что ей сказать, и Мэрибет, раздеваясь и вешая куртки на крючки, тоже расплакалась. Иногда ей безумно хотелось как-то облегчить жизнь этой семьи, которой так не хватало маленькой жизнерадостной Энни.

Джон пришел домой немного позже, нагруженный покупками, когда Лиз уже возилась на кухне с обедом. Она тепло улыбнулась ему — их отношения в последнее время стали более нежными, и Томми с облегчением отмечал про себя, что они гораздо меньше ссорятся. Потихоньку, шаг за шагом, все они отходили от пережитой трагедии, хотя Рождество в этом году обещало быть для них тяжелым, слишком свежи были в памяти воспоминания о счастливом празднике год назад.

В рождественский вечер они все отправились слушать мессу.

Джона сморило от жары и запаха ладана, и он задремал посреди службы. Лиз тут же вспомнила, как Энни ходила вместе с ними и точно так же засыпала, сидя на церковной скамье, особенно в прошлом году, когда она уже заболевала и чувствовала себя не очень хорошо.

После возвращения домой Джон сразу отправился спать, а Лиз еще немного задержалась в гостиной, раскладывая рождественские подарки.

Для всей их семьи это Рождество сильно отличалось от предыдущих. Не было ни письма к Санта-Клаусу с просьбой о подарках, ни морковки для северного оленя, ни гаданий о содержимом ярких свертков, и Лиз знала, что назавтра никаких криков восхищения возле елки не будет.

Но оставалось смириться с потерей и жить дальше, ведь скорбь и слезы не могли им вернуть малышку Энни.

Выйдя из гостиной, Лиз увидела в холле Мэрибет, спускающуюся по лестнице с подарками в руках, и поспешила ей на помощь.

Мэрибет стала чрезвычайно неуклюжей и передвигалась очень медленно. В последние дни она чувствовала себя неважно, ребенок опустился совсем низко, и Лиз считала, что до родов осталось всего-ничего.

— Дай-ка мне, — сказала она, забирая у Мэрибет подарки и раскладывая их под елкой. — Я все сделаю сама, тебе нельзя наклоняться.

— Знаете, мне даже пошевелиться трудно, — пожаловалась Мэрибет, заставив Лиз улыбнуться. — Я не могу ни сесть, ни встать, ни нагнуться, и я совсем не вижу своих ног.

— Ничего, скоро все будет позади, — ободряющим тоном сказала Лиз, и Мэрибет молча кивнула и посмотрела на нее.

Уже несколько дней она выискивала возможность поговорить с Лиз наедине, без Томми или Джона.

— Можно с вами поговорить? — спросила Мэрибет.

— Сейчас? — удивилась Лиз. — Конечно, если тебе не спится.