— Клэр уж вас достанет, — сказала она. — Меня она заставила сделать эту кулинарную книгу. Энергии в ней — куда там электростанции! Когда ей было лет шесть, она сказала мне, что будет издателем, и с тех пор успешно идет к своей цели. Она уже заместитель человека, с которым сейчас разговаривает. Она будет руководить всей фирмой прежде, чем они спохватятся. — Она удовлетворенно вздохнула, живо олицетворяя собой волнение и гордость матери вундеркинда.

Сам вундеркинд, который с виду казался обыкновенной девушкой, кончил говорить по телефону и, кивнув, вернулся к столу.

— Он заинтересовался. Говорит, что мы оба поедем посмотреть на это местечко, и, если все будет в порядке, он пошлет туда писателя и фотографа.

— Я снимал Ламборн, — неуверенно проговорил я. — Если вы хотите...

Она перебила меня, подняв руку:

— Нам нужен профессионал. Увы и ах. Но мой босс говорит, что, если вы не против, мы позвоним вам в вашу берлогу или куда еще, если вы согласитесь помочь нам насчет советов и общей информации.

— Ладно... я согласен.

— Отлично! — Она вдруг улыбнулась мне, скорее панибратски, чем по-дружески. Она привыкла быть умнее прочих. И не умела скрывать это так хорошо, как Джереми Фолк.

— Мы сможем поехать в пятницу? — спросила она.

Когда я на следующий день, в среду, прибыл на ипподром в Ньюбери, я увидел Лэнса Киншипа, расхаживавшего во главе свиты кино — и звукооператоров и прочих работяг. Мы в раздевалке слышали, что он ведет съемки фильма с благословения устроителей и что жокеев просят ему содействовать. То есть, как нам сказали, не надо скалиться в объектив при каждой удобной возможности и не стоит наезжать в буквальном смысле на съемочную группу, если они будут путаться под ногами.

Я повесил мой “Никон” на шею, спрятал его под плащ и просто так сделал несколько фотографий киношников.

Формально камеры на скачках не особо одобряли, разве что в руках известных фотографов, но большинство участников не слишком беспокоило, когда публика делала снимки где угодно, кроме уединенного места для членов клуба. Распорядители скачек терпеливо относились к моим попыткам фотографирования и не трогали меня, поскольку я уже давно этим занимался. Только в Аскоте на Королевских скачках закручивали гайки — это были единственные скачки, где любителям приходилось оставлять фотоаппараты на входе, как бандитам “стволы” при въезде в город с запретом на оружие.

У Лэнса Киншипа был такой вид, будто он изо всех сил старался не походить на режиссера. Вместо своего замшевого оливкового пиджака, который, наверное, сейчас был в чистке по причине кровавых пятен, он был одет в коричневый твидовый костюм, и фетровую старомодно надетую шляпу и клетчатую рубашку. На нем был спокойного цвета галстук и скаковые очки. Казалось, он оделся как парень из высшего общества для собственного фильма.

Сейчас он торжественным голосом вещал что-то своей команде, неопределенно размахивая руками. И лишь по той напряженности, с которой они его слушали, не сводя с него глаз, можно было понять, что он тут главный. Я сделал пару снимков внимающей съемочной группы — все взгляды направлены на него, головы повернуты в его сторону. Я решил, что, когда я отпечатаю эти снимки, они будут прекрасной иллюстрацией того, как люди слушаются человека, которого они недолюбливают.

В какой-то момент, когда операторы снимали тренеров, седлающих коней перед первым заездом, Лэнс Киншип обернулся, и именно в то мгновение, когда я нажал кнопку, уставился прямо в объектив.

С раздраженным видом он зашагал ко мне.

— Что вы делаете? — спросил он, хотя и так все было ясно.

— Да так, интересуюсь, — безобидно сказал я.

Он посмотрел на мои сапоги, белые брюки, красно-желтый камзол под плащом.

— Жокей, — сказал он, словно бы самому себе. Уставился сквозь свои очки в черной оправе на мой фотоаппарат. — “Никон”. — Он поднял глаза, посмотрел мне в лицо и нахмурился, вроде бы узнавая меня.

— Как ваш нос? — вежливо осведомился я.

Он хмыкнул, наконец узнав меня.

— Не влезайте в кадр, — сказал он. — Вы не типичны. Я не хочу, чтобы на пленке мотался жокей с “Никоном”. Ясно?

— Постараюсь, — сказал я.

Казалось, он того гляди скажет мне все равно проваливать отсюда, но он посмотрел по сторонам, заметил, что некоторые из посетителей скачек слушают, и решил попридержать язык. С коротким неодобрительным кивком он пошел к своей команде, и все тут же зашевелились и стали снимать, как оседланных лошадей выводят на круг.

Главный оператор носил свою большую кинокамеру на плече и по большей части так и вел съемки. Ассистент шел на шаг позади и нес треногу. Один из звукооператоров таскал похожий на сардельку микрофон, а второй все время суетливо нажимал кнопки на блоке звукозаписи. Молодой человек с курчавыми волосами работал с “хлопушкой”, а какая-то девушка делала пространные заметки. Они весь день болтались тут и там, путаясь у всех под ногами и извиняясь, как чокнутые, так что никто особо и не обижался.