Скоростным лифтом добираюсь до уровня, где расположена клиника. В кабине играет фоновая музыка, но, как всегда, в моих ушах это звучит полукакофонией, абсурдной мешаниной из красивых аккордов и варварских бессвязных звуков, — впечатление такое, будто вся музыка на мосту закодирована. Раньше я надеялся услышать что-нибудь знакомое, что и сам мог бы насвистывать, — но в конце концов сдался.

Почти всю дорогу со мной в кабине едет юная леди. Она стройненькая и смуглая; она скромно глядит в пол. У нее длинные черные ресницы и идеально очерченные щеки. Спутница моя носит великолепного покроя длинную юбку и короткий жакет, и я ловлю себя на любовании — как восхитительно поднимаются и опускаются точеные груди под белым шелком! Ни разу не взглянув на меня, девушка покидает лифт и оставляет за собой лишь аромат духов — легкий, мгновенно тающий.

Я сосредоточенно разглядываю фотографию, что висит на темной деревянной облицовочной панели возле двери лифта. Этот старый, с оттенком сепии, снимок показывает процесс строительства трех секций моста. Они стоят порознь, и ничто не связывает их, кроме условного в своей незавершенности сходства. Из них торчат трубы и балки, бурые стальные плоскости испещрены лесами и массивными паровыми кранами; в таком виде секции имеют почти шестиугольную форму. Дата на снимке отсутствует.

Клиника пропитана запахом краски. Двое рабочих в белых комбинезонах вносят через двери стол. В приемной пусто, лишь белые полотнища лежат на полу, и рабочие ставят стол посреди комнаты. Я заглядываю в кабинет — там тоже пусто и тоже пол накрыт белым. Со стеклянной дверной панели убрана табличка с именем доктора Джойса.

— В чем дело? — спрашиваю рабочих. Они смотрят на меня как на неодушевленный предмет и отворачиваются.

Снова — лифт. У меня дрожат руки.

Но, слава Богу, больничная регистратура осталась на месте. Приходится ждать, пока регистратор объяснит, куда идти, молодой супружеской чете с маленьким ребенком. Вот они отправляются по длинному коридору, и наступает моя очередь.

— Я ищу офис доктора Джойса, — говорю сидящей за столом полной суровой тетке. — Он был в офисе тридцать четыре двадцать два. Я еще вчера туда приходил и с ним виделся. Но он, похоже, переселился.

— Вы пациент?

— Меня зовут Джон Орр. — Я даю ей прочесть на браслете остальные сведения обо мне.

— Минуточку. — Она поднимает телефонную трубку.

Я сажусь на мягкую скамью посреди регистратуры, которая окружена коридорами; они расходятся, как спицы от ступицы колеса. Те, что покороче, ведут на открытый воздух. Ветерок колышет мягкие белые занавеси. Женщина за столом беседует по телефону то с одним человеком, то с другим. Наконец она кладет трубку.

— Мистер Орр, доктор Джойс теперь находится в офисе тридцать семь ноль четыре.

Она рисует, как мне добраться до нового офиса. У меня в груди тупо ноет — там живет кольцевидное эхо боли.

— Мистер Брук шлет вам свои наилучшие пожелания.

Доктор Джойс поднимает глаза от записей, моргают серовато-розоватые веки. Я рассказываю сон про галеоны и обмен абордажными партиями. Он слушает не перебивая, время от времени кивает, изредка хмурится и делает пометки в блокноте. Потом я умолкаю, и затягивается пауза.

— Мистер?.. — недоуменно переспрашивает доктор Джойс. Тонкий серебряный карандаш нависает над блокнотом, точно крошечный кинжальчик.

— Мистер Брук, — напоминаю. — Поступил из хирургии почти одновременно со мной. Инженер, страдает бессонницей. Вы его лечите.

— А-а!.. — говорит через секунду доктор Джойс. — Вот вы о ком! — И опять склоняется над блокнотом.

Новые помещения доктора Джойса еще грандиознее прежних: тремя этажами выше, больше по площади. Все это говорит о том, что дела его продолжают идти в гору. У него теперь и референт, и секретарь в приемной. Да, к прискорбию моему, это крутое восхождение выдержал и МДР. «Мистер Орр, да вы прекрасно выглядите! Как я рад вас видеть! Присаживайтесь! Позвольте взять ваше пальто. Чашечку кофе? Или чая?»

Серебряный карандашик отправляется в нагрудный карман.

— Итак, — разминает кисти врач, — что вы извлекли из этого сна?

Ну вот, снова-здорово!

— Док, — говорю, рассчитывая фамильярным тоном для начала подействовать ему на нервы, — хоть убейте, ничего сказать не могу. Не моя профессия, сами понимаете. А как насчет вашего просвещенного мнения?

Доктор Джойс секунду-другую спокойно глядит на меня. Затем встает и бросает блокнот на стол. Подходит к окну, стоит, глядит наружу и часто кивает.

— Орр, я вам выскажу свое мнение, — поворачивается ко мне. — Я думаю, что оба эти сна, и сегодняшний, и вчерашний, ровным счетом ничего нам не дали.

— Да? — спрашиваю. Эх, черт побери, а я так старался! Откашливаюсь, изрядно раздосадованный. — И что теперь делать будем?

У доктора Джойса странно блестят голубые глаза. Он выдвигает ящик из стола, достает большой альбом с моющимися пластиковыми страницами и фломастер, вручает их мне. На страницах альбома в основном незаконченные рисунки и тесты с чернильными кляксами.