– Разве я, солдат и дровосек, смогу достойно служить милорду де Ре, став инвалидом? – сказал он мне.

Этьен умер, не покрыв себя славой на поле боя, как мечтают все солдаты, а угасая медленно, страдая от страшной боли. Когда он наконец получил свою солдатскую награду, мои обязанности в доме лорда де Ре, которым я в те дни не уделяла должного внимания, перешли к другой, более старательной женщине. Если бы я унаследовала какую-нибудь собственность, я могла бы снова выйти замуж, а так стала невестой Бога.

Я изо всех сил стараюсь быть полезной, потому что не могу позволить себе потерять и это место. Я превратилась в молчаливую тень его преосвященства, который, будучи одновременно епископом Нанта и канцлером Бретани, служит двум исключительно требовательным хозяевам: одному божественному, а другому смертному и отвратительному. Какой из них управляет им в большей степени, часто определяется тем, интересы которого из них больше совпадают в данный момент с его собственными. За тринадцать лет службы здесь я научилась его уважать, несмотря на этот печальный недостаток, впрочем заметный очень немногим, кроме меня самой.

И все же я мечтаю не о такой жизни.

– Мне нужно сходить в Машекуль, – сказала я ему сегодня утром. – Кое-какие мелкие дела и покупки… Все, что необходимо, можно найти там на рынке.

– Ну, Машекуль расположен не так чтобы очень далеко, но, может быть, вам лучше отправить туда кого-нибудь помоложе.

Мне удалось скрыть свое раздражение.

– Да, дорога не близкая, но день, похоже, будет хороший, и я уверена, что со мной ничего не случится. Кроме того, я бы хотела сама выбрать то, что мне нужно, а не поручать это кому-нибудь другому.

– Я могу освободить брата Демьена от его обычных обязанностей на сегодня… Он поможет вам принести покупки.

В моих рукавах было достаточно места для всех моих покупок.

– Он будет недоволен, если ему придется расстаться со своими деревьями. Кроме того, я не собираюсь покупать ничего тяжелого – мне нужны иголки и немного ниток. Некоторые из ваших стихарей нуждаются в подновлении, те из них, которые нам так и не удалось как следует перекрасить.

– Ах да, в этом я, благодарение Богу, почти ничего не понимаю и потому с радостью предоставляю вам принимать решения. – Он приподнял уголок одной брови. – И в другом деле, которое не имеет никакого отношения к вашим покупкам.

Он ждал, что я скажу, и я почти чувствовала его желание надавить на меня посильнее и заставить ответить на невысказанный вопрос, но я лишь сдержанно кивнула.

– Ну, хорошо, тогда идите, только постарайтесь не переутомиться.

– Разумеется, ваше преосвященство. Я сохраню себя для моих обязанностей здесь.

– Именно, – проворчал он и отпустил меня, уткнувшись в лежавший перед ним на столе текст, но, подойдя к двери, я услышала: – Да пребудет с вами Господь.

Я улыбнулась.

Наше аббатство очень древнее. Когда его строили, люди были миниатюрнее нас, с более короткими руками и ногами, по крайней мере к такому выводу можно прийти, взглянув на кости, лежащие в здешних подземельях. Кости вообще могут многое рассказать – например, у одного из моих сыновей отлетел кусочек зуба, и я всегда его узнаю. В любом случае размеры моей комнаты и кровати, которая в ней стоит, довольно скромны. Я выбрала ее из-за расположения внутри двора, потому, что там всегда светло. Зимой один из братьев натягивает на окно промасленный пергамент, чтобы защитить комнату от сквозняков, потому что я категорически отказываюсь завешивать его тяжелыми гобеленами на долгие месяцы. По правде говоря, смотреть из окна особенно не на что, но зато есть свет, и я не слышу грохота колес, когда крестьяне на своих телегах едут в предрассветные часы вдоль нашей стены на рынок.

Впрочем, не только вторжения извне мешают моему спокойному сну. Вещи, о которых мне совсем не хотелось думать, мешали мне заснуть долгими ночами: призраки, демоны, жестокие чудовища в темном лесу – кошмары ребенка, попавшего в руки воображаемой ведьмы. Я уже давно миновала тот порог, когда убывающие месячные заставляют женщину просыпаться посреди ночи и взволнованно метаться по комнате с широко раскрытыми глазами, пока не прокричит петух. Эти неприятности пришли и ушли, и сейчас в мои ночи редко врывается бессонница или дурные сны. Но когда я проснулась сегодня утром, то некоторое время никак не могла открыть глаза. Видимо, я плакала в те моменты, когда мне все-таки удавалось заснуть, но не запомнила этого.

Перед сном я часто опускаюсь на колени около кровати, закрываю глаза и складываю руки – совсем как ребенок. Я оставляю дверь в свою комнату открытой, чтобы тот, кто будет проходить мимо, увидел, как я страстно шепчу молитву. По большей части я делаю это исключительно напоказ, но прошлой ночью моя молитва была по-настоящему искренней, я просила Бога позволить мадам ле Барбье найти сына, если Всевышний, конечно, не жестокий шутник, коим я в последнее время его считала.

Когда я вела строй сестер в монастырь на трапезу, меня догнал брат Демьен.

– Да благословит вас Бог, матушка.

Он всегда произносит слово «матушка» с самым серьезным видом, и я ему признательна.

– И вас тоже, брат.

– Хороший денек, верно? Хотя довольно прохладно. Ночью тоже было холодно.

Он всегда отличался немного раздражающей жизнерадостностью, но она всего лишь следствие его молодости и потому простительна. Я часто забываю, что он священник; если бы не сутана, его можно было бы принять за энергичного землевладельца в расцвете сил – будь его семья побогаче, сейчас у него имелось бы собственное поместье. Для человека, лишенного возможности выбирать призвание, он выполнял свои обязанности просто замечательно – и с раздражающей старательностью.