Шрифт:
Гиацинта встретилась с матерью взглядом.
– Я редко испытываю трудности, когда рассказываю людям о том, что я чувствую.
– Это правда. – Вайолет осталась немного недовольной тем, что ее теория разлетелась на мелкие осколки.
Гиацинта снова склонилась над вышиванием и обнаружила, что клюв у цыпленка оказался слишком высоко. Ладно, пусть цыпленок будет в шляпке.
– Может быть, это мистеру Сент-Клеру трудно...
– Я знаю, что он чувствует.
– А-а. – Вайолет поджала губы. – Может, он не знает, что ему делать дальше? Как узнать тебя поближе?
– Он знает, где я живу.
Вайолет вздохнула:
– Как же нелегко с тобой говорить.
– Я пытаюсь вышивать. – Гиацинта подняла пяльцы в качестве доказательства.
– Ты пытаешься избежать... Послушай, откуда у этого цветка взялось ухо?
– Это не ухо. И это не цветок.
– А вчера это разве был не цветок?
– Просто я творческий человек, – выдавила Гиацинта и приделала проклятому цветку второе ухо.
– Кто бы сомневался.
Гиацинта стала рассматривать, что же у нее получилось.
– Это полосатая кошка, – провозгласила она. – Осталось приделать хвост.
Вайолет помолчала.
– Как с тобой иногда бывает трудно!
– Я твоя дочь, – отрезала Гиацинта.
– Конечно, – Вайолет была явно шокирована такой реакцией дочери, – но...
– Почему ты считаешь, что всегда виновата я, что бы ни произошло?
– Я так не считаю.
– Всегда считала.
– Неправда, Гиацинта. Простоя знаю тебя лучше, чем мистера Сент-Клера, и...
– ...и поэтому ты знаешь все мои недостатки?
– Да. – Вайолет, видимо, удивилась собственному ответу и поспешила добавить: – Это не говорит о том, что у мистера Сент-Клера нет своих слабостей и недостатков. Просто... Я про них ничего не знаю.
– Их множество, – с горечью в голосе отозвалась Гиацинта, – и все они скорее всего непреодолимы.
– О, Гиацинта. – В голосе матери было столько беспокойства, что Гиацинта чуть было не расплакалась. – В чем все-таки дело?
Гиацинта отвела взгляд. Ей не следовало этого говорить. Теперь мать начнет волноваться, и от этого она будет чувствовать себя ужасно. Ей захотелось снова стать ребенком и броситься в объятия матери.
Когда она была маленькой, она была уверена, что мать может решить любую проблему и все уладить одним тихим словом и поцелуем в лоб. Но она уже не ребенок, и проблемы у нее были совсем не детские. И она не могла поделиться ими с матерью.
– Ты хочешь разорвать помолвку?
Гиацинта тряхнула головой. Она не может отказаться от замужества. Но...
Она вдруг удивилась, в каком направлении заработали ее мысли. Неужели она хотела отказаться от замужества? Если бы она не отдалась Гарету, если бы они не занимались любовью и ничто не вынуждало бы ее оставаться помолвленной, как бы она поступила?
Гиацинта провела три дня, обуреваемая мыслями о той ночи, о том страшном моменте, когда она услышала, как отец Гарета, смеясь, говорил о том, как он манипулировал Гаретом и подвел его к решению сделать ей предложение. Она вспоминала каждую фразу, каждое слово и все же только сейчас спрашивает себя о том, что было самым главным. О вопросе, который один имел значение. И она поняла... Она любит его. Неужели все так просто?
– Я не хочу разрывать помолвку, – сказала она, хотя и покачала головой.
– Тогда тебе придется помочь ему. Что бы его ни беспокоило, это тебе надо ему помочь.
А сможет ли она? И возможно ли вообще ему помочь? Она знает его меньше месяца. А он всю жизнь лелеял свою ненависть к отцу.
Он может и не захотеть, чтобы она ему помогла. А скорее всего он даже не понимает, что ему нужна помощь. Мужчины никогда этого не понимают.
– Я думаю, что он тебя любит, – сказала Вайолет. – Я действительно в это верю.
– Я знаю, что он меня любит, – печально подтвердила Гиацинта. Но не так сильно, как он ненавидит отца.
А когда он опустился на одно колено и просил ее провести с ним остаток своей жизни, взять его фамилию и родить ему детей – все это было не потому, что это была она.
Гиацинта вздохнула. Как же она устала!
– Все это так на тебя не похоже, Гиацинта. Гиацинта посмотрела на мать.
– Ты такая тихая. И будто ждешь чего-то.
– Жду? – эхом отозвалась Гиацинта.
– Ждешь его. Думаю, что ты делаешь именно это – ждешь, что он приедет и будет просить прощения за то, что сделал, – что бы это ни было.