Наконец за нами пришел высокий темноволосый молодчик, с виду ласковый, вот-вот улыбнется. Он повел нас в длинную-предлинную комнату, здесь даже потолок показался ниже; на полу никаких ковров, просто выложен узор из белых и черных квадратиков линолеума. И мебели никакой нет - только на стенах вроде без особого порядка висят в рамках карты. В противоположном конце к потолку приделана рельефная карта Европы, Ближнего Востока и Северной Африки. Многие точки на ней соединяла красная тесьма - можно бы подумать, это торговая карта какой-то крупной экспортной фирмы, только вот место для нее выбрали чудное.

А больше всего меня поразил огромный стеклянный ящик высотой чуть не до потолка, в этом аквариуме стояло что-то вроде кровати, и с изголовья глядело огромное лицо, уж до того огромное - стекло там, что ли, было на манер увеличительного. Из громадного прозрачного сооружения тянулись трубки и провода, а сбоку в ногах кровати вздувался и опадал большой резиновый мешок - он помогал работать сердцу человека, который лежал в этом чуде современной науки. Человек лежал под легким одеялом, но оно закрывало его не целиком, и видно было - он в обыкновенном костюме, в рубашке и при галстуке. Он слегка откинулся на спинку кровати - так удобней глядеть сбоку на потолок и по сторонам. По кровати рассыпаны газеты, брошюрки, но сейчас он смотрел больше на меня, а мы с Уильямом шли по комнате, и я все еще тащил портфель-чемоданчик. Лицо у него было бледное, одутловатое, маленькими карими глазками он буравил меня насквозь.

–  Доброе утро, сэр,- сказал Уильям.- Я привел новенького.

–  Что ж, посмотрим.- Голос донесся не из-под колпака, а из рупора, хоть говорил, конечно, тот дядька. Мы подошли ближе, и я увидел рядом с ним на подставке - ему стоило только руку протянуть - люгеровский пистолет-автомат. Хотя если тут начнется заварушка, вряд ли ему будет от этого толк, но, наверно, когда оружие под рукой, ему все-таки спокойней.

–  Вы должны нести груз весом в половину того, что весите сами, и даже виду не показать,- раздался из рупора трескучий голос.- Сможете?

Я быстро прикинул. В последний раз я весил больше семидесяти шести килограммов, значит, нести нужно чуть не сорок килограммов. Даже подумать страшно, лучше бы он нанял упряжку буйволов… но я такого ему не посоветовал, а сказал: да, смогу, лишь бы упаковщик знал свое дело. Рупор хохотнул. Он задал мне совсем мало вопросов, даже удивительно, но, наверно, все остальное Уильям доложил еще раньше.

–  Скажите Стэнли, пусть наденет на него пальто,- распорядился он, и высокий темноволосый малый, который впустил нас сюда,

втолкнул в комнату тележку, нагруженную длинными тонкими металлическими брусками. Поверх было накинуто пальто, и мне велели его надеть. Уильям помог мне. Внутри оказались длинные узкие карманы - видно, для этих самых брусочков. Каждый брусок весит четыреста пятьдесят граммов, сказал по ходу дела тип из «аквариума», и в карманы их заложили пятьдесят штук, подошвы мои прямо вросли в пол, я даже поглядел, не продырявил ли я его. Груз давил на плечи, и еще я чувствовал - жмет на ребра, казалось, грудная клетка вот-вот лопнет.

–  Ну, как самочувствие?
– ухмыльнулся тот, из-под прозрачного колпака.

–  Порядок,- с улыбкой ответил я. В пальто как раз вкладывали очередной брусок, и я думал: сейчас грохнусь на пол. Но сам перед собой прикинулся, будто на карту поставлена моя жизнь, будто, если не выдержу испытания, меня расстреляют. Чтоб не думать про груз (хоть он от этого легче не станет), я начал вспоминать все, что со мной происходило с тех пор, как я приехал в Лондон. Верней сказать, с тех пор, как я удрал в Лондон, и одна была тут на моем небосклоне звездочка - Бриджит Эплдор, а ведь, похоже, пока я не выберусь из берлоги этого психа, мне ее не видать. Эх, оказаться бы с ней сейчас наедине… А пока что в моем плотном габардиновом пальто набралось уже шестьдесят брусков, и решили больше не грузить - видно, не хотели с первого же захода переломить мне хребет.

Тот, под колпаком, улыбнулся и от этого еще сильней побледнел. Оказывается, я и сам улыбался. Так просветленно улыбаются люди перед смертью. Я чувствовал: свечусь изнутри, готов ко всему и уже не замечаю тяжести.

–  Пройдите в дальний конец комнаты и обратно,- распорядился тот из своего убежища.

Я рад бы полететь, да кандалы из шестидесяти брусков не пускали. Может, вот так же скованы бывали мои осужденные предки, когда их ссылали на каторгу в Ботани-Бей.

Я сразу решил идти не слишком медленно. Если пойду медленно, непременно свалюсь. И пошел в меру быстрым шагом, аккуратно перенося тяжесть с одной ноги на другую, и ритм, взятый с самого начала, вел меня вперед, хотя уж наверняка у меня на морде было написано, каково мне это дается. Но сперва я шел от них, и они видели только мою спину, а когда я повернулся и решительно зашагал к ним, я уже стиснул зубы, и рожу не кривил, хотя наверняка побагровел.

Я дошел до «аквариума», и тот тип сказал:

–  А теперь напишите на листке свое имя, фамилию и адрес.

Я с трудом наклонился, взял перо, все написал и опять выпрямился.

–  Недурно, недурно,- пробормотал он, вроде и не в микрофон, а про себя.- Теперь вы,- сказал он Уильяму, и Уильям взял бумажку, на которой я писал, и сунул ее в трубочку - в универмагах по таким трубочкам переправляют мелочь от кассы к прилавку. Раз - и вот она уже под колпаком, и Железный разглядывает листок в лупу.- Пока я читаю, можете несколько раз пройтись туда и обратно.