Второй отвечает:

«Не трепыхайся по мелочам. Его свои же скинут, у нас ведь наверху тоже все схвачено. Надо этому неберущему немножко с раскрываемостью подпортить. Скажи своим людишкам, пускай на его участке устроят неделю Варфоломеевских ночей и деньков. Раскрываемость в ментуре — самый главный показатель. Они без него никуда. Как мы без „стрелок“ и „запуток“. Ну, а потом уже и с начальником побеседуем. Не хочешь иметь на территории низкую раскрываемость, тогда не выделывайся, а бери деньги и пример с умных людей. Иначе умные люди тебя быстро на берег спишут».

Так и сделали. Через месяц встречаются.

«Ну как? Он еще не одумался?»

Первый пожимает плечами:

«Я ничего, братан, не понимаю. У них как было семьдесят процентов, так и осталось».

«Погоди, погоди, твои люди-то хорошо работали, на совесть?»

«Еще как. С плотностью — одно преступное проявление на квадратный метр. И до сих пор все на свободе. Как же так? Почему процент тем же остается? Нам уже потерпевших жалко!

Наверное, менты поганые мухлюют что-то. Беспредельщики! Совсем без совести».

Короче, Юрок, обломилось у них начальника скинуть. А почему? А потому что у нас свой авторитет. Министр. Сказал он «семьдесят» — сделаем «семьдесят». Скажет «сто» — будет ему «сто». По существу разбираться будем.

— Да, ты прав, Валя, — задумчиво произношу я, — Выдумал Блюминг все. Однозначно.

Вернувшись в свой кабинет, я набираю номер городского морга, узнаю, кто вскрывал труп Рябининой, и перезваниваю врачу-патологоанатому.

— День добрый, оперуполномоченный Иванов. Мне сообщили, что вы вскрывали Рябинину. Как насчет причины смерти?

— Да. Жалко, симпатичная девушка. Там в чистом виде ДТП. Довольно характерные повреждения. Смерть наступила от сдавления грудной клетки. Травм от удара нет, вероятно, по ней проехала машина, и явно не легковая. На одежде имеются следы протектора. В крови обнаружена почти смертельная доза алкоголя, так что девчонка реально могла упасть на проезжей части, ну и… Странно, почему вы этим интересуетесь?

— Да так, на всякий случай. Машина ведь скрылась. Искать-то нам. Спасибо за информацию. До свидания.

Я кладу трубку. Искать вообще-то не нам. Уголовный розыск занимается дорожно-транспортными происшествиями только в кино. В жизни это удел ГАИ. Даже если есть жертвы.

Я замечаю, что мне мешают какие-то звуки. А, это ж радио. Оно, оказывается, работает.

— Это в чистом виде политический произвол! Травля! Мы требуем защитить нас от спецслужб, тесно связанных с мафией, от сфабрикованных уголовных дел, от политического беспредела. Требуем сохранения иммунитета и расширения политических прав! Мы выведем Россию из болота!.. Мы…

Я вспоминаю Шмыльникова и вырубаю радио. Потом возвращаюсь за стол и раскрываю папку Блюминга.

Она безмерно красива в свете моей настольной лампы. Внутри целая россыпь всяких кармашков и отсеков. Начнем с самых глубоких. Погнали. Еще раз убеждаюсь, что Блюминг — врун и мошенник. Никаких баксов в карманчиках не имеется, даже с лупой не увидишь. Вот так. Все норовят обвести вокруг пальца нашу доверчивую милицию. Ищут дурачков. Не покатит, товарищи.

Переходим к бумажкам. Бумажки после минутного изучения никакой компрометирующей информации не выдают. По простой причине — я в них ничего не понимаю. Какие-то накладные, квитанции, расчеты. Я надеялся найти в папке что-нибудь попроще. Типа письма любимой женщине с рассказом об убийстве четырех-пяти конкурентов по кровати или исповедью на тему сокрытия доходов от налогообложения:

«Дорогая, все, что я сокрыл от налогов, спрятано на Южном кладбище, под последним кирпичом надгробной плиты моей двоюродной бабушки. Когда я покину мир, можешь воспользоваться этими деньгами для покупки телевизора „Гаоуай“. Настоящего японского качества».

Перетасовав бумажки, как колоду карт, я решаю применить всем известное правило — если не можешь разобраться сам, сделай так, чтоб не разобрались и другие. То есть покажи все это ближнему своему и с радостью открой, что дурак не только ты.

Я вылезаю из-за стола и иду тестировать Щеглова. Посмотрим, посмотрим, каков он спец в экономических вопросах.

Щеглов рубится в тетрис, снимая стресс. Он сосредоточен и напряжен.

— Валя, посоветоваться бы…

Щеглов жмет на паузу, убирает тетрис в стол, массирует кисти и кивает:

— Валяй.

— Тут граждане принесли папку. На помойке нашли. Это, похоже, папка Блюминга. Вот его права. Наверное, вор деньги забрал, а папку выкинул. А мне Михалыч велел на Блюминга дряни какой-нибудь поднакопать. Ты не глянешь, может, есть тут чего? В смысле компры.