— Что значит накопать, Сергей Михайлович? В каком смысле?

— Экий ты, Юра, непонятливый. Чему вас в школе-то учили? В прямом смысле. На каждого человека всегда можно что-нибудь накопать. При желании. И на тебя, и на меня, и уж тем более на какого-то Блюминга. Чем он занимается?

— Директор общества закрытого типа «Фаворит».

— Запомни, Юрий. У нас в городе только одно настоящее общество закрытого типа, все остальные — целиком или наполовину — липовые.

— Какое же?

— «Кресты». Тюрьма такая на Арсенальной. Так что любого «Фаворита» можно сделать аутсайдером. Короче, поле твоей деятельности не ограничено, все зависит от фантазии и азарта. Можешь покопать на личном фронте. В общем, копай где угодно, лишь бы к моменту вашей следующей встречи ты располагал на Блюминга таким компроматом, что он будет готов написать, как разбил не только стекло, но и лица всего персонала, а также имел умысел взорвать универмаг к чертям собачьим. Времени у тебя дней десять, так что не затягивай.

— А если не получится?

— Получится, получится. Ты молод, энергичен, не то что Васька, которого от стула не оторвешь. Подключи налоговую, ОБЭП. Все эти «Фавориты» одним миром мазаны. Внешне — просто сказка, а внутри… Иногда дерьмо распознаешь только вляпавшись в него. Так что действуй, хватит в кабинете сидеть. Ты опер, а не домохозяйка. И главное, никого не бойся. Пусть тебя боятся.

— А если все-таки не получится?

— Ты еще и не начинал, а уже плачешь. Ну, если не получится, просто спишешь материал в архив. Действительно за отсутствием состава. Хотя жалко. У нас на этой неделе два «глухих» разбоя, а в плюсе мы ничего не дали. Поэтому, Юра, ты уж постарайся.

— А сейчас его отпускать?

— Ну, разумеется. Держать его в камере, пока ты будешь копать, не имеем права. По закону.

Если бы вы видели сейчас мое лицо, то поняли бы — я слегка ошарашен. На лекциях по криминалистике я видел себя суперсыщиком, преследующим коварного маньяка, представлял себя Шараповым в логове бандитов или Джеймсом Бондом в обществе фотомодельки. А тут такой облом. Ни Бонда, ни модельки… Какой-то Блюминг, какое-то стекло. И ни на грамм романтики.

— И вот еще что, погоди-ка минутку. — Михалыч открыл сейф. — У тебя своих «людей» [2] пока нет, поэтому я передам тебе на связь кое-кого из наших.

Он порылся в многочисленных папках и достал листочек с данными, затем переписал их на маленькую бумажку и протянул мне.

— Вот, запомни. Это «человек» твоего тезки Юрки Маркова, уволенного этим летом. Жалко, хороший был опер, пил, правда, много. На чем и погорел. Ну, это к теме не относится. Позвони человеку, договорись о встрече, побазарь, озадачь. Короче, войди в контакт. Может, что-нибудь полезное и принесет. Без своих «людей» работать очень тяжело, учти.

Я беру бумажку. Преображенский Александр Александрович. Телефон.

— Преображенский — это псевдоним?

Михалыч растерянно глядит на меня и пожимает плечами.

— Черт его знает, я не помню. Да ты по фамилии не обращайся. Спроси Сан Саныча. Мы все его так звали.

По последней реплике я понимаю, что конспирация в нашем отделе поставлена на профессиональный уровень.

Я покидаю Сергея Михайловича и иду в дежурку, где тоскует в ожидании своей участи гражданин Блюминг. По кисло-недовольному выражению его ушибленного лица я делаю аналитический вывод, что он очень расстроен непонятной задержкой в милиции. Я ему сочувствую, понимая, что во всем виноват этот идиотский гололед. Я сам сегодня дважды плясал на замерзшей луже, пытаясь устоять на непослушных ножках. Устоял.

— Аркадий Андреевич, пройдемте. — Я кивком зову Блюминга в свой кабинет.

— Господи, ну что еще за чепуха, я опаздываю, — ворчит Блюминг и, потирая разбитый о витрину лоб, идет за мной.

— Я вас долго не задержу, — успокаиваю я его, лихорадочно соображая, что б такое ему нагрузить для придания нашей беседе более-менее здравого смысла.

— Присаживайтесь. — Я кладу перед собой остатки материала и сурово, по-чекистски смотрю на Блюминга.

— Все бы ничего, Аркадий Андреевич, и на первый взгляд никаких претензий к вам возникнуть вроде бы не может, но…

Жалко, вы не слышите. Коварное словечко «но» произнесено мною с ярко выраженным акцентом, заработанным при просмотре полицейских сериалов. С чувством, наполненным святой правотой своего дела и полным торжеством над противником. И само собой, в самый неожиданный для противника момент.

Блюминг убирает руку от лба и, кажется, хочет открыть ротик. Однако слова ему не давали.

— Вот тут объяснения некого господина Касторкина, который утверждает, что вы специально, в пьяном виде и из хулиганских побуждений ударили кулаком по стеклу. То есть совершили преступление.