Сегодня же Иван Алексеевич не пытался сопротивляться. Он лежал, глядя в потолок, и думал: «Зачем я стал артистом? Зачем взялся за такое дело? Поэтому-то у меня ничего и нет. Ни настоящего, ни будущего… Ничего… Лучшие свои годы прожил, словно в тупике, в пустом, заброшенном вагоне. И все ждал, когда подойдет паровоз, подцепит и повезет. Куда? А не все ли равно, лишь бы ехать!…» Иван Алексеевич вздохнул. «И мелькнула мечта, как гривенник в океане», – вспомнил он любимую поговорку Васеньки Шляпоберского.

Уже начинало темнеть, когда задребезжал и задергался звонок. Иван Алексеевич даже не сделал попытки подняться. «И так войдет – дверь не закрыта», – подумал он.

В комнату не вошел, а ворвался Васенька Шляпоберский с картонной папкой под мышкой.

– Эврика! – завопил Васенька и, размахнувшись, швырнул папку в Отелкова. Не долетев до кровати, она шлепнулась на пол. Васенька встал в позу, скрестил на груди руки.

– Подыми ее, Отёлло! И ты найдешь то, о чем мечтал! тт Васенька замычал, зачмокал, подбирая нужное слово, и, не найдя его, ляпнул ни к селу ни к городу: – С незапамятных времен!

Внутри у Ивана Алексеевича что-то екнуло, потом ему стало жарко, в лицо бросилась кровь. Подавив радостное предчувствие, Отелков лениво спросил:

– Чего же я желал с незапамятных времен?

– Роль, чучело! Роль! Да еще какая! Главная! Эх ты, дуб маринованный, колода осиновая! Лежит тут, а я за него бегай, хлопочи! Если б не я, шиш бы ты ее получил. На-ка вот, держи карман шире! – Васенька оттопырил карман, в котором жалобно звякнули медяки.

– Ну уж так-то ты и бегал, – добродушно проворчал Иван Алексеевич.

– И ты не веришь? – неподдельно изумился Васенька. – Пойдем сейчас же на студию и спросим, у кого хочешь спросим, что сказал Шляпоберский, когда Гостилицын спросил: «А не дать ли эту роль Отелкову?» Я сказал: «Дать эту роль Отелкову, и больше никому!» Вот как я сказал!

Иван Алексеевич не знал, чему удивляться – счастью или Васенькиной брехне. Ему вдруг стало так хорошо и весело, что он от души расхохотался.

– Ты все еще не веришь! – возмущенно закричал Васенька. – Идем, идем, спросим всех, первого встречного! – Он схватил Отелкова за ногу и потащил с кровати, но стащить Отелкова было не так-то легко, и Васенька безнадежно махнул рукой:

– Черт с тобой, лежи. Адью!

– Постой, куда же ты?

Васенька поднял палец и напыщенно изрек:

– Путь искусства длинен, а жизнь коротка.

– Как это понимать? – спросил Иван Алексеевич.

– Бегу на именины, – пояснил Васенька и как бы между прочим добавил: – Мне тоже ролишку подкинули.

Васенька мгновенно исчез, будто его и не было, будто все это приснилось Отелкову. В руках Иван Алексеевич держал рыжую папку, на которой размашистым почерком было написано: «Роль профессора Дубасова – Отелкову». Иван Алексеевич открыл папку: профессор Дубасов в списке действующих лиц стоял первым.

– Отелкову!… – прошептал Иван Алексеевич. Сколько лет он ждал этой минуты! Сколько за это время он вынес стыда, оскорблений и обид! Он, как нищий, унизительно выпрашивал эпизодические роли, ему, морщась, иногда давали, причем самые мизерные. И вот наконец свершилось. Ему предложили центральную роль и даже принесли ее на дом. В эту минуту Иван Алексеевич не только забыл неприятный разговор с режиссером, но даже не вспомнил о существовании Урода. Все это он приписал неожиданному повороту в своей жизни, которого так давно ждал.

– Я им докажу, на что способен Иван Отелков! Они увидят!…

Кого под словом «они» имел в виду Иван Алексеевич, он и сам бы, наверное, не ответил.

Отелков блаженно закрыл глаза и отчетливо, совсем близко увидел свой счастливый берег, как тогда в юности, когда, не перекрестясь, бросился в воду и поплыл к нему.

Когда Иван Алексеевич очнулся от грез, в комнате было совсем темно. На крыльце скулил Урод и когтями драл дверь.

Отелков впустил собаку, закрыл дверь на крюк, задраил ставни, застелил кровать чистыми простынями, разделся и лег читать сценарий. Он всегда читал лежа. И даже писал в кровати, хотя и редко. Не потому, что так было удобно, просто он не любил писать, да и нужды в том не было.

Все понравилось ему в сценарии: и профессор Дубасов, и пес космонавтов, который, по фантазии автора, совершал такие дела, что и человеку не по силам. Ролью Отелков остался очень доволен. Она была серьезная, солидная, словно бы специально писалась для него. В общем, все пока складывалось как нельзя лучше.

Около часа ночи робко продзинькал звонок. Урод с радостным визгом бросился на дверь. Иван Алексеевич догадался, что это Серафима Анисимовна, и сначала не хотел впускать ее, но потом раздумал, упрекнул себя в черствости, открыл дверь. Серафима Анисимовна сразу учуяла, что в жизни Отелкова произошло что-то большое, важное и радостное и что настроение у него сегодня отменное. Она постаралась еще больше улучшить его настроение…