Он проснулся в полной темноте. Тишина резонировала в нем, та тишина, что наступает после гулкого барабанного боя. Дождь закончился, только отдельные, нерегулярные капли падали с веток. Костер едва теплился. Тень у костра подсказала индейцу, что это спит мальчик, спит, свернувшись клубочком возле теплых камней. Едва Катсук зашевелился, мальчик тут же сел и поглядел в темноту приюта.

– Это ты, Катсук?

– Я здесь.

– Как ты себя чувствуешь?

Катсук ощущал, что голова у него ясная. Кедровая немочь оставила его. Правда, он чувствовал слабость, но сухие клочья страха унеслись в забвение.

– Болезнь ушла от меня, – сказал Катсук.

– Ты хочешь пить?

– Да.

Мальчик принес целую банку воды. Катсук взял ее, руки его не тряслись.

– Еще?

– Не надо.

Катсук все еще ощущал сложность и многогранность своей вселенной, но он знал, что духи его не оставили. Он спросил:

– Хокват, ты снял хворь с моего тела. Зачем?

– Катсук, просто я не мог оставить тебя. Ты был болен.

– Да, я был болен.

– Мне можно сейчас прийти к тебе под одеяло?

– Ты замерз?

– Да.

– Здесь тепло. – Катсук раскрыл одеяла.

Мальчик перелез через бревна, между которыми был набросан мох, и прополз под одеяла. Катсук ощущал, как дрожит все его тельце.

Помолчав, Катсук заявил:

– Ничего не изменилось, Хокват.

– Что именно?

– Все равно, я должен провести священное злое дело.

– Спи, Катсук, – устало сказал мальчик.

– Мы идем уже тринадцать ночей, – сказал Катсук.

Но мальчик уже не ответил. Дрожь его понемногу стихала. Мягкое, ровное дыхание говорило о том, что он спит.

«Ничего не изменилось, – думал Катсук. – Я должен выпустить в этот мир кошмар, о котором будут думать и когда проснутся.»

Дэвид открыл глаза в белую пустоту, столкнулся с ней взглядом. Только через какое-то мгновение, после нескольких ударов сердца, он понял, что смотрит на луну, полумесяц, объеденный Бобром уже с другой стороны. Было холодно. Лунный свет падал на деревья, окружившие убежище. Река что-то нашептывала мальчику, напоминая про дождь и тишину. Над верхушками деревьев молчаливо вздымалась гора. Она всегда была здесь, но сейчас демонстрировала себя во всей красе, залитая лунным светом будто снегом. Ее вершину покрывала накидка из звезд.

С неожиданным страхом Дэвид осознал, что Катсука рядом нет.

– Катсук? – тихим голосом решился спросить он.

Ответа не было.

Катсук подбросил сушняка в костер. Угли ярко светились в золе.

Мальчик поплотнее закутался в одеяло. Дым костра нарушал бледное колдовство луны. Все небо было усыпано звездами! Дэвид вспомнил, что Катсук называл звезды дырками в черной оленьей шкуре. Что с него взять? Сумасшедший! Но где он мог быть?

Катсук в это время молился:

«О, звездная сеть, небесные Олень и Медведь – я боюсь за вас!

И за луну – глаз Квахоутце!»

Дэвид позвал снова:

– Катсук?

И снова не было ответа на его зов – только ветер в деревьях, только шум реки.

Дэвид уставился в темноту, высматривая в ней. Где же Катсук?

И тут в зеленоватом мраке переместилась тень. Катсук встал у костра, будто прилетел сюда по воздуху.

– Я здесь, Хокват.

Катсук глядел в темноту приюта, видя и не видя там мальчика. Так уже было, когда он заглядывал в сон пленника, а дух говорил:

«Ты еще не готов. Когда будешь, я приду за тобой. Проси тогда, и твое желание будет исполнено.»

Такими были слова духа.

– Где ты был? – спросил Дэвид. Он сказал это так, будто обвинял в чем-то. Он видел перемену, произошедшую в Катсуке, но не имел возможности уловить суть этих изменений.

Катсук услыхал этот вопрос, как будто голос раздался у него прямо в голове, и удивился: «Смогу ли я сказать ему, где я был? Или этого требует его дух?»

Этот вопрос обеспокоил Катсука, снова напомнив о сумятице в собственных мыслях. Он вспомнил о том, как Ворон разбудил его ночью, напомнив про сон, где соединялись два мира. Ворон приказал ему пройтись вниз по течению реки к большой поляне, предупреждая, что там таится опасность для него. Сейчас там стояла лагерем большая группа поисковиков – с палатками, ружьями, рациями.