Шрифт:
9 Сент. н.с. 24 г.
«…» Ах, если бы перестать странствовать с квартиры на квартиру! Когда всю жизнь ведешь так, как я, особенно чувствуешь эту жизнь, это земн«ое» существование как временное пребывание на какой-то узловой станции! «…»
1929
11.IХ.29.
Завтрак в Antibes y Сорина с Глазуновым [ 172 ] и его женой, Тэффи и Тикстоном. Глазунов вполне рамоли, тупой, равнодушный, даже сюртук как на покойнике. «Вернетесь в Россию?» – «Да-а… Там у меня много обязанностей… Относятся ко мне чрезвычайно хорошо…» И даже рассказал, как кто-то очень важный снял с себя и возложил на него цепь с красной звездой. Получает 200 р. пособия большевицкого. ?
Глазунов А.К. (1856-1936) – композитор, дирижер, автор монументальных симфонических произведений, профессор (с 1899), дирижер (1905-1928) Петербургской (Ленинградской) консерватории. В 1929 г. выехал за границу.
ХI-29.
Солнечный день, на пути в Cannes – обернулись: чисто, близко, четко видные полулежащие горы несказанно-прекрасного серого цвета, над ними эмалевое небо с белыми картинными облаками. Совершенно панно.
30-XI-29.
Если бы теплая, большая комната, с топящейся голландской печкой! Даже и этого никогда не будет. И уже прошла жизнь. «…»
1931
9 декабря.
«…» Вечером долго разговаривали с Питомцем [ 173 ]. Он рассказывал об Острове, об имении дяди, где он проводил лето (в 45 в. от Острова). Он знает помещиков, купцов, крестьян. Ян прочел его «Псковщину» – отдельные заметки, она еще не кончена. Ян сделал несколько замечаний.
12 декабря.
«…» 3.Н., видимо, хочет видеть Зурова. «…» вероятно, и любопытно, и уже враждебно настроена. «…» Затем, оказывается, Ходасевич обижен на Яна, что он недоволен его статьей, что он называет его "символистом". Затем еще обижен за то, что Ян пишет о символистах. Затем, оказывается, что Яну платят монархисты. Вот до чего додумываются!
Речь идет о Л.Ф. Зурове (1902-1971), литераторе, приехавшем в ноябре 1929 г. в Грас, к Бунину и оставшемся в бунинской семье. О сложных отношениях, которые постепенно возникли у Бунина с Зуровым, писатель сообщал в письме к своему знакомому, литератору Я. Б. Полонскому от 10 февраля 1945 г.: "Дальше – насчет Зурова: тут тоже горячая просьба – ни слова не пишите мне насчет того, что я пишу Вам о нем – избавь Бог попадет Ваше письмо в руки В«еры» Н«иколаевны», архистрастной защитницы Зурова во всем, во всем, внушившей себе любовь к нему как к родному и будто бы архинесчастному сыну, больному, одинокому сироте и т.д. Зуров сидит на моей шее 15 лет, не слезая с меня, шантажируя моей великой жалостью к В«ере» Н«иколаевне», из-за которой я не могу выгнать его, несмотря на то, что Зуров обращается со мной сказочно грубо, раз даже орал на весь дом, ругая меня при В.Н. последними матерными словами, называя меня "старой сволочью" (как однажды орал на нее: "свинья, свинья, старая дура") – и что теперь, ставши "другом советского отечества", уже совсем распоясался, орет, что "теперь все общее", почему он живет на "pension", что он будто бы имеет какие-то "исключительные полномочия" ревизировать для себя какую угодно квартиру, грозит на меня доносом за мою якобы малую любовь к России и т.д."
18 декабря.
«…» Гуляли вечером втроем: Ян, Скабарь «Зуров. – О. М.» и я. Говорили о литературе. У Скабаря хороший вкус – из Тургенева "Первая любовь" и природа. Ян сказал, что хороша "Поездка в Полесье", его думы о жизни. Оценил Скабарь и "Семейное счастье" Толстого, о котором редко кто вспоминает. Ян похвалил его за это.
31 декабря.
«…» Он всему радуется, на все обращает внимание, и это утомляет Яна. Ян «…» очень не весел. Томит его мысль о Париже. Денег нет, вечер устраивать трудно, а без него не обойдешься. Но я как-то спокойно на все смотрю, полагаюсь на волю Божью. Он же мучается. «…» От этого и в доме тяжелее стало. Яна все стало раздражать, и смех, и лишние разговоры. «…»
31.Х.31.
Без четверти пять, мой любимый час и вид из окна (на закат, туда, к Марселю). Лежал, читал "Письма" Мансфильд [ 174 ], потом закрыл глаза и не то подумал (соверш. неизвестно, почему) о кукованье кукушки, о дали какого-то весеннего вечера, поля, леса, не то услыхал это кукованье и тотчас же стал действительно слышать где-то в далекой и глухой глубине души, вспомнил вечер нынешней весной, похожий на русский, когда возвращались с Фондаминскими из С. Валье, вспомнил его, этот вечер, уже как бесконечно-давний молодой и счастливо-грустный, и все это связалось с какими-то воспоминаньями и чувствами моей действительной молодости… Есть ли вообще голос птицы прелестней, грустней, нежней и юней голоса кукушки!
Мансфильд Кэтрин (наст. имя – Кэтлин Биген; 1888-1923) – английская и новозеландская писательница; письма и дневники Мансфильд были подготовлены к печати ее мужем Джоном Мидлтоном (1928).
Третий день хорошая погода. Рука лучше.
1-XI-31.
"La Toussant". Были с Верой на музыке, потом пошли в собор. «…» Видел черепа: St. Honorat'a и St. Yeugoilf'a. В 3 началась служба – под торжественно-звучные звуки органа выход священнослужителей, предшествуемых мальчиками. Потом труба и песнопения – безнадежно-грустные, покорные (мужские голоса) под оч. тугие, кругло-катящиеся, опять-таки очень звучные звуки органа, с его звучным скрежетом и все более откуда-то освобождающимся рычанием, потом присоединение ко всему этому женских голосов, уже грустно-нежными, умиленными: "А все-таки, Господи, Ты единое прибежище!"
От Гали письмо. (Она в Париже.) Завтра "Jour des Morts" или "Les Morts".
3-XII-31.
Четыре с половиной. «…» Вошел в кабинет, уже почти темный. Удивительная огненная красота облачного заката над морем – особенно сквозь черный (как бы железный) узор черно-зеленого шара мандарина. Над той горой, за которой С. Рафаэль, желто-палевое. Эстерель уже стал синим туманом. Маленькое поле плоского зелено-сиреневого слабо видного моря. В нашей долине и в городе все в темной синеве, в которой зажигаются огни. Когда зажег огонь у себя, облака над городом сделались цвета подсохших лиловых чернил (оч. мягкого). Потушил огонь – лиловое превратилось в фиолетовое.
Чувство ясности, молодости, восприимчивости, дай Бог не сглазить.
1932
10.III.32. Grasse.
Темный вечер, ходили с Галей по городу, говорили об ужасах жизни. И вдруг – подвал пекарни, там топится печь, пекут хлебы – и такая сладость жизни.
Понед., 3.X.32.
В городе ярмарка St. Michel, слышно, как ревут коровы. И вдруг страшное чувство России, тоже ярмарка, рев, народ – и такая безвыходность жизни! Отчего чувствовал это с такой особ. силой в России? Ни на что непохожая страна.