Шрифт:
– Не буду больше принуждать тебя идти со мной во дворец, только прими свой прежний вид. Дай мне еще один раз взглянуть на тебя, и я удалюсь.
Не успел он это вымолвить, как прекрасная дева приняла свой прежний образ и показалась ему еще желанней прежнего.
Еще труднее стало ему вырвать из своего сердца любовь к ней. Щедро наградил микадо старика Такэтори за то, что тот доставил ему радость увидеть Кагуя-химэ. А старик устроил роскошный пир для сотни придворных, сопровождавших государя на охоту. Микадо собрался в обратный путь с таким чувством, будто, разлучаясь с Кагуя-химэ, оставляет с ней свою душу. Сев в паланкин, он сложил такую песню:
Миг расставанья настал,Но я в нерешимости медлю…Ах, чувствую, ноги моиВоле моей непокорны,Как и ты, Кагуя-химэ!А она послала ему ответ:
Под бедною сельской кровлей,Поросшей дикой травой,Прошли мои ранние годы.Не манит сердце меняВ высокий царский чертог.Когда микадо прочел эти строки, ему еще тяжелее стало покинуть Кагуя-химэ. Сердце звало его остаться, но не мог он провести в тех местах всю ночь до рассвета и поневоле вынужден был вернуться в свой дворец.
С той поры все приближенные женщины лишились в его глазах своей былой прелести. «Все они ничто по сравнению с ней!» – думал микадо. Даже самые красивые из них теперь представлялись ему уродинами, и на людей-то непохожими. Только одна Кагуя-химэ безраздельно царила в его сердце! Так он жил одиноко, в мечтах о ней, позабыв дорогу в женские покои, и с утра до ночи сочинял любовные послания. И она тоже, хотя и противилась его воле, писала ему ответные письма, полные искреннего чувства. Наблюдая, как сменяют друг друга времена года, микадо сочинял прекрасные стихи о травах и деревьях и посылал их Кагуя-химэ. Три долгих года они утешали друг друга.
IX. Небесная одежда из птичьих перьев
С самого начала третьей весны люди начали замечать, что каждый раз, когда полная луна взойдет на небе, Кагуя-химэ становится такой задумчивой и грустной, какой ее еще никогда не видели.
Слуги пробовали ее остеречь:
– Не следует долго глядеть на лунный лик. [36] Не к добру это! Но едва Кагуя-химэ оставалась одна, как снова принималась глядеть на луну, роняя горькие слезы.
И вот однажды, в пятнадцатую ночь седьмого месяца девушка вышла на веранду и, по своему обыкновению, печально о чем-то задумалась, подняв свои глаза к сияющей ярким светом луне.
36
Не следует долго глядеть на лунный лик. – Как свидетельствует древняя японская литература, считалось, что нельзя долго глядеть на луну или спать, когда лучи луны падают на лицо, это ведет будто бы к несчастью. Пережитки подобного суеверия сохранились и в наше время на севере Японии.
Домашние сказали старику Такэтори:
– Случалось, Кагуя-химэ и раньше грустила, любуясь на луну, но все не так, как теперь. Неспроста это! Что-нибудь да есть у ней на сердце, уж слишком она тоскует и задумывается. Надо бы узнать причину.
Стал старик спрашивать у Кагуя-химэ:
– Скажи мне, что у тебя на сердце? Почему ты так печально глядишь на луну? В твои годы тебе только бы жизни радоваться!
– Ни о чем я не грущу! – ответила Кагуя-химэ. – Но когда я гляжу на луну, сама не знаю отчего, наш земной мир кажется мне таким темным, таким унылым!
Старик было успокоился. Но немного спустя вошел он в покои Кагуя-химэ и увидел, что она опять сидит, печально задумавшись.
Старик встревожился:
– Дорогая дочь, божество мое, о чем ты опять задумалась? Что заботит твое сердце?
– Ни о чем особом я не думаю, – отозвалась Кагуя-химэ. – Просто любуюсь на луну.
– Не гляди на луну, умоляю тебя. Каждый раз, когда ты смотришь на нее, у тебя такая печаль на лице!
– А как мне на нее не глядеть? – вздохнула девушка. И каждый раз, в светлые ночи, она выходила на веранду и неотрывно смотрела на луну долгим тоскующим взором. Только в темные ночи Кагуя-химэ была по-прежнему беззаботна. Но лишь вечерняя луна появлялась на небе, как она принималась вздыхать и грусть затуманивала ее лицо.
Слуги начинали шептаться между собой:
– Смотрите, опять задумалась!
Не только чужие люди, но даже ее родители не могли понять, в чем дело.
Однажды, незадолго до пятнадцатой ночи восьмого месяца, Кагуя-химэ вышла на веранду и, увидев полную луну, залилась слезами так, как никогда еще до этого не плакала. Старик и старуха в испуге суетились вокруг нее и спрашивали:
– Что с тобой, что случилось? Кагуя-химэ отвечала им сквозь слезы:
– Ах, я давно уже хотела обо всем вам поведать, но боялась вас огорчить и все откладывала. Но больше нельзя мне молчать! Узнайте, я не из этого земного мира. Родилась я в лунной столице, но была изгнана с небес на землю, чтобы искупить грех, совершенный мной в одном из моих прежних рождений. Настало время мне возвратиться. В пятнадцатую ночь этого месяца, в полнолуние, явятся за мной мои сородичи, посланцы Неба. Должна я покинуть этот мир, но при мысли о том, как жестоко вы будете скорбеть обо мне, я с самого начала этой весны не перестаю грустить и плакать. – И Кагуя-химэ заплакала еще сильнее.
– Что такое! Что ты говоришь? – вскричал старик Такэтори. Кто посмеет отнять тебя у нас? Когда нашел я тебя в стволе бамбука, была ты величиной с семечко сурепицы, а теперь вон какая большая выросла, со мной сравнялась ростом. Нет, нет, я никому тебя не отдам! – Он в голос рыдал: – Я не вынесу разлуки с тобой, я умру!
Не было сил глядеть на его горе.
Кагуя-химэ стала ласково ему говорить:
– У меня там, в лунной столице, остались родные отец и мать. Для них разлука со мной длилась одно краткое мгновенье, а здесь, на земле, протекли за это время долгие годы. Полюбила я вас всей душой и думать забыла о настоящих моих родителях. Не радуюсь я тому, что должна вернуться в лунный мир, а горько печалюсь. Но, что бы ни творилось в моем сердце, вернуться туда я должна.