Сколь бы тяжело это ни было, мы должны распрощаться со своими виртуальными родителями, с их звучащими в нас голосами. Нам незачем более стремиться быть идеальными, таким образом мы все равно не сможем заслужить любовь, — любовь вообще нельзя заслужить. Но главное, может быть, в другом, — в том, что когда в тебе живет некий идеал, которому ты, как кажется, не соответствуешь, для другого человека ты не один, тебя — двое. Это какое-то постоянное непопадание в самого себя, несоответствие самому себе; такого человека, находящегося в состоянии постоянной расщепленности, несогласия с самим собой, полюбить, мягко говоря, трудно. Если же нас не будут любить, то мы вряд ли найдем в себе силы чувствовать себя удовлетворенными собой и жизнью.

Иными словами, благодаря нашим виртуальным родителям мы оказались в замкнутом и при этом порочном круге. С одной стороны, мы хотим быть любимыми и поэтому пытаемся быть лучше, чем мы есть на самом деле; с другой стороны, именно по этой причине мы не можем быть «лучшими», поскольку постоянно находимся где-то на половине пути к тому, какими, как нам кажется, мы должны стать. И, наконец, именно из-за того, что мы — не один человек, а двое (тот, который есть, и тот, каким мы хотим стать), ожидаемая еще с самого раннего детства любовь так к нам и не приходит.

И нам ничего не остается, как найти в себе силы и буквально заставить себя избавиться от той родительской опеки, которая, конечно, таковой теперь не является, но по привычке преследует нас в наших поступках и помыслах. Мы не нуждаемся в оценке — в этом, правда, мы должны знать себе цену. Не в том смысле, конечно, что нам никак нельзя продешевить, выставляя себя на торги социальных отношений, а в том смысле, что мы должны чувствовать удовлетворение от того, что мы делаем, как мы это делаем, а главное, что мы это делаем.

Виртуальные родители — их образы, живущие в нас, их слова, возникшие в отношениях с ними ощущения, — это важная вещь, которая помогла нам стать теми, кем мы являемся. Но мы уже переросли ату конструкцию, созданный нашими родителями «панцирь» с какого-то момента стал нам мал. И нам следует сбросить эту скорлупу, вылупиться уже из своего яйца, встать на собственные ноги и начать свои собственный путь, ощущая удовольствие от каждого шага, от каждого поступка и действия. Только такое удовольствие может избавить нас от хронического и крайне тягостного чувства неудовлетворенности самими собой. Боль детства должна остаться в нашем детстве, а нести ее во взрослую жизнь неправильно; это, по большому счету, просто нечестно.

Теперь, когда мы разобрались с двумя нашими главными психологическими проблемами — чувством беззащитности и патологической неудовлетворенностью самими собой, нам осталось одно единственное — сексуальность. Итак, сделав круг, мы возвращаемся к доктору Фрейду. Казалось бы, сексуальность и родители — это две вещи, о которых как-то странно не то что говорить, но даже и думать одновременно! Но приходится признать, что весь наш совокупный инстинкт самосохранения (состоящий из индивидуальной, групповой и видовой частей) кристаллизовался в процессе нашего взросления, а потому под бдительным оком наших родителей. И сексуальность, половой инстинкт, инстинкт самосохранения вида, поэтому не составляет здесь исключения.

Потому то, каким он — половой инстинкт — у нас сформировался, и то, что он с нами сделал, в значительной степени обусловлено тем, как позиционировали себя в этом вопросе наши родители, — что они делали, что они нам говорили и чем все это кончилось. Впрочем, то, чем это кончилось, можно озвучить сразу: возникновением патологического и неосознанного (примерно в той же мере, в какой мы не осознаем ни ощущения собственной беззащитности, ни ощущения неудовлетворенности самими собой) чувства вины. Да, мы все живем с чувством вины, так, словно бы совершили какой-то тяжкий грех. Скорее всего, впрочем, вы не чувствуете эту вину, но ведь это не главное; важно то, что вы ведете себя так, словно бы этот грех есть на вашей совести [15] .

Вопреки представлениям основателя психоанализа, сексуальность не соединяет, а категорически разъединяет ребенка с его родителями. С самого раннего нашего детства родители выполняли роль своеобразных блюстителей порядка в этой сфере. Именно родители учили нас скрывать свои «срамные места». Изначально ребенок, конечно, не понимает, что «это» нужно прятать, и узнает об этом именно от родителей. Все реакции родителей — от тревоги до раздражения, от спешного надевания на нас трусов после купания до суетливого обращения с нами в общественном туалете — указывали нам на то, что «это» следует держать в строжайшем секрете от окружающих. Причем чаще всего родители воспитывали нас в этой области молчанием; не словом, как в других случаях, а всем своим поведением они показывали нам, что «это» (то есть наши половые органы) — то, что надо прятать.