Наши акционеры, видя, что чаша весов склоняется не в нашу пользу, начали избавляться от ценных бумаг. В какой-то момент Шарриак перестал их скупать. У него теперь было больше трети нашей доли собственности, и, располагая относительным большинством, незадолго до времени аперитива он объявил о слиянии наших АО, даже не потрудившись созвать административный совет.

– Я не пойду ужинать, – заявила Брижит. – Я не перенесу вида этой башки жареного мерлана.

Хирш тяжело опустился на стул перед экраном компьютера.

– Я мог бы все стереть, – проворчал он. – Теперь это никому не нужно…

Только Мастрони старался сохранить хорошую мину. Он попытался нас успокоить:

– Мы пали с оружием в руках… А все же мы вышли в финал, они примут это во внимание…

Я задумчиво поднес палец к губам.

– Постой-ка, что ты сейчас сказал?

– Что мы пали…

– Да нет, не ты, а Хирш.

– Что я все сотру, – ответил он.

Я хлопнул в ладоши так, что все подскочили.

– Господи, да вот оно – решение!

Они уставились на меня как на пьяного – с сочувствием и легким отвращением.

– Что ты придумал?

– Ничего, ничего, мне надо еще подумать. Где вы будете вечером?

Брижит недоверчиво вздернула брови.

– А как по-вашему? В «Лидо»? Или пойдем ужинать в «Серебряную башню», а потом на танцы…

– Чтобы я мог найти вас. Я выкручусь. Пойдем поужинаем.

– Без меня, – повторила Брижит. – Я не голодна. Они мне отбили аппетит.

– Нет, Брижит, надо держаться до конца. А конец-то, может быть, не там, где они думают.

– Он прав, – поддержал меня Хирш. – Хоть это и неприятно, но сохраним лицо. Во всяком случае, с тобой хорошо работалось. Мы сделали все, что могли. Жаль, что нас обхитрили.

– У нас еще есть шанс пристукнуть его, – тихо сказал я.

Они этому не верили. Матч проигран, и они потирали ушибы.

За ужином Шарриак показался нам еще отвратительнее, чем мы ожидали. Мы были готовы к атаке и, затаившись в окопах, ждали презрения, бомб сарказма и пулеметных очередей иронии. С оружием наготове Шарриак же рассказывал про уик-энд, проведенный им в Венеции в компании с некой девицей, сыпал названиями мостов и улочек города дожей, взвешивал доходы «Даниели» и от них неожиданно перешел к финансовому положению Ватикана. Послушать его, так за извечной борьбой христианства с исламом скрывался тривиальный дележ рынка, незначительного по сравнению с «Майкрософтом». Шарриак показал себя во всем блеске, жонглируя парадоксами с ничего не значащей улыбкой; увлеченно играя понятиями, он словно давал нам понять, что сам не верит тому, что говорит, а просто демонстрирует свои таланты. Только это, пожалуй, выдавало его крайнее удовольствие. Чувствовалось, что он расслабился и уже думал о другом. Во мне все кипело: я приготовился к его заносчивому триумфу. Однако показное безразличие Шарриака к происшедшему ранило меня гораздо сильнее. Он как бы говорил: «Видите, все было очень легко, обыкновенная разминка, я уж и позабыл о ней». Это было унизительнее, чем вызывающая или слащавая надменность, к которой мы были готовы.

Подключилась и Лоранс, пытаясь в чем-нибудь уличить Шарриака. Похоже, Венецию она знала лучше и старалась выставить его профаном и невеждой. Но он охотно принял вызов, процитировал «Мемуары» Казановы, порассуждал о происхождении понятия гетто и рассказал нам анекдот о художниках. Непринужденный, приятный, он с искренним вниманием выслушивал Лоранс, когда она завела разговор о живописи. Одним словом, идеальный собеседник. Учтивый до противного.

Я чувствовал, как кипели мои коллеги, но у них хватило ума сдержаться. Дель Рьеко, естественно, появился.

Снова начиналась гроза. Мы слышали завывание ветра в деревьях, и вскоре крупные капли дождя забарабанили по стеклам окон.

К концу ужина мы немного заскучали. Моран уже не оживлял своим присутствием бар. Впрочем, и команда Шарриака исчезла сразу после кофе, удалившись на закрытое совещание. Думаю, на самом деле они ушли пить шампанское, праздновать победу, вспоминая эпизоды сражения и то, какие они хорошие и какие плохие мы.

Главное же, как им помог дель Рьеко. Так оно и было, я убежден в этом. С самого начала игры ставки были сделаны. Не было и в помине честных соревнований. Не знаю, по какой причине дель Рьеко решил покровительствовать Шарриаку, но он сделал для него все: привлекал его внимание к существенной информации, ставил в известность о реакции акционеров, поставщиков и клиентов, дезинформируя нас в свое удовольствие, – расчищал ему путь, а на нашем расставлял капканы. Я пока не мог разобраться, что за таинственная связь существовала между ними. Весь этот игровой механизм, на первый взгляд такой сложный и приближенный к жизни, был всего лишь иллюзией, способом скрыть истину: Шарриак должен был выиграть. У дель Рьеко и в мыслях не было беспристрастно оценивать нас, ему только нужно было оправдать выбор, сделанный еще до нашего прибытия на остров.

Обо всем этом я поведал Лоранс и Хиршу, когда они пили кофе в баре. Лоранс, первая заподозрившая сговор между Шарриаком и дель Рьеко, неожиданно изменила мнение. Теперь она считала, что нас просто поставили в чрезвычайную ситуацию и каждый имел то, что заслуживал. И в жизни, утверждала Лоранс, нет равенства между молодым выпускником университета и мелким дилером из провинции. Здесь игра более уравновешена, и всем предоставлен шанс. Весь секрет нашей неудачи заключался в излишних сомнениях, недостаточной осторожности, капельке наивности и архаичных рефлексах. Шарриак, наоборот, точно соответствовал своему имиджу: жесткий, подозрительный, безжалостный, холодный. Я читал в глазах Лоранс покорное восхищение или, если быть точным, горькую покорность, не лишенную восхищения.

– Я вышла из игры, – говорила она, – потому что оказалась непохожей на них. По сути, они правы: мое место не на верху. Я не готова шагать по трупам и, наверное, никогда не смогу. Они показали мне конечную остановку, и я поняла, что не так уж и жаждала до нее добраться.

– Значит, вам это пошло на пользу…

– В некотором смысле. Знаете, везде одно и то же: в университете, руководящих кругах, на крупных предприятиях или в артистической среде. У каждого своя культура, и, если вы в точности не походите на них, они отторгают вас. Мне нужно найти собственное место. Оно не здесь. Я им не по нраву, и они мне не нравятся. Но я не хочу на них походить. Они почувствовали и дали мне это понять. Я не способна делать то, что делает Шарриак, уподобиться ему. И тем не менее они бесподобны. Не стали тратить тут годы, чтобы вылепить меня: они обернулись за четыре дня. Довольно-таки впечатляюще: при малых затратах результаты лучше, чем при почтовом найме, который практикуют крупные фирмы.