– Ну, Брим теперь и сам женат около трех лет, детей нет, живут в Вестоне. Его жену зовут Телма. Это о чем-нибудь говорит вам?

– Ни о чем.

– Вам надо бы походить по разным местам, Ричардс. Как это делаю я. Письмо, которое Гэлловей послал жене перед тем как покончить с собой... В общем, скажем так: у меня есть приятель в Управлении полиции.

– И он показал вам это письмо?

– Нет, но рассказал, что там написано. Ричардс бросил на собеседника суровый взгляд:

– За сколько?

– Бесплатно. За красивые глаза.

– Кажется, вы также неотразимы для полицейских, как и для медицинских сестер?

– Что ж, – улыбнулся Блейк, – можно сказать и так.

– Нахальный вы парень, Блейк. У вас полно идей, некоторые из них неплохие; полно историй, некоторые из них истинные. Но, в первую очередь, в вас полно сами знаете чего. Я не взял бы вас на работу, даже если бы мог. Хлопот не оберешься.

– Так или иначе, у меня очень ценные сведения.

– Мой совет – отнесите их в "Ньюс".

– "Ньюс" – не тот класс. К тому же я слышал, они скоро свернут дела, им придется это сделать. А я не хочу начинать путешествие на тонущем корабле. Я не умею плавать.

– Надо бы научиться.

– О'кей, черт с вами, Ричардс. Из глупого личного предубеждения вы упускаете сенсационную новость.

– Наша газета не на них держится.

– Пусть так, но вы не отказались бы от такой новости?

Ричардс поколебался, постучал карандашом по письменному столу.

– Послушайте, Блейк, если у вас стоящая история, я, возможно, куплю ее. Но не куплю вас.

– За сколько?

– Смотря какая история. Если она подлинная, конечно. И если ее можно напечатать.

– Будь я редактором отдела новостей, я бы ее напечатал.

– Мы с вами не всегда думаем одинаково. Ну, послушаем, что за история.

– Пока что еще рано. Мне надо кое-что проверить, прежде чем я смогу ее рассказать. Но она окажется подлинной, можете не беспокоиться. Мои методы, возможно, не укладываются в устав бойскаутов, но они срабатывают. – Он прислонился к краю письменного стола и сложил руки, точно заранее поздравлял себя. – Понимаете, беда вашей газеты в том, что ей не хватает провода высокого напряжения.

– Вы пережгли бы пробки.

– Подумайте. У меня есть характер, энергия, молодость, нюх на свежие новости...

– Что заставляет вас так ненавидеть самого себя?

– Приходится самому себя подхваливать. Кто еще это сделает?

– Разве у вас не было матери?

– Да бросьте вы, Ричардс. Ну как вы подбираете себе репортеров? По скромным улыбочкам и медоточивым речам? Это каждый может. А вы большой человек, сэр. Я, конечно, не стою того, чтобы работать в такой выдающейся газете, мистер Ричардс, но я готов делать что угодно: мыть полы, чистить плевательницы.

– Оставьте это, Блейк. Я же сказал, я занят.

– О'кей, но я еще вернусь. Если только не получу более заманчивое предложение в другом месте.

– Если получите, сразу соглашайтесь.

Ричардс взял со стола напечатанный на машинке листок и принялся читать его.

Блейк вытянул шею, чтобы подсмотреть.

– Заключение патологоанатома по вскрытию Гэлловея, да? Готов поклясться, я знаю, что вы из него сделаете. Возьмете красный карандаш и сократите настолько, что оно станет сухим и скучным, как биржевой бюллетень.

– Это уж мое дело.

Когда Блейк ушел, Ричардс снял очки и потер глаза. В них что-то набилось, будто он шел навстречу сильному ветру, несущему тучи пыли. Обещания Блейка вызывали у него больше раздражение, чем интерес. Если в Управлении полиции столько щелей, что даже такой парень, как Блейк, сумел выведать содержание якобы хранимого в тайне письма самоубийцы, то это само по себе, в конечном счете, история поважней той, которую раскапывает Блейк.

Снова нацепив очки, Ричардс стал читать заключение патологоанатома. По мнению Ричардса, оно было скучней биржевого бюллетеня: смерть наступила в результате утопления, в желудке и легких вода, в трахее – пенистая слизь, содержание хлоридов в крови в левой части сердца на тридцать процентов меньше, чем в правой, явный признак утопления в пресной воде.

Неожиданностью для Ричардса оказалось то, что Гэлловей предпринял попытку самоубийства ранним вечером того же дня. В желудке и других органах было обнаружено значительное количество барбитуратов. Доктор Роберт Уайтвуд, производивший вскрытие, пояснил, что следы прежних попыток самоубийств, которые он назвал "знаками колебания", довольно часто находят при вскрытии самоубийц, покончивших с собой с помощью бритвы, ножа или другого острого инструмента.

В первой части отчета ничто не привлекло внимания Ричардса: вода в легких, содержание хлоридов в сердце, пена в трахее – все это означало лишь, что Гэлловей мертв. Но выражение "знаки колебания" характеризовало его при жизни.