– Господин, – поспешно заговорил молодой человек, боясь, что старик вернется к своему занятию, – я давно не был в библиотеке.

– Несколько месяцев, – ответил Ган, – меньше года. Неужели твоя голова не способна удержать знания такое короткое время?

Гхэ неловко переступил с ноги на ногу.

– Да, учитель Ган, увы. Я…

– Не трать мое время понапрасну, – предупредил его старик.

Гхэ понизил голос, придав лицу выражение беспокойства. Внутри он чувствовал облегчение: теперь он был уверен в маске, которую носил, его опасения развеялись в душном воздухе библиотеки.

– Господин, – прошептал он почти неслышно, – учитель Ган, я пришел, чтобы спросить тебя о Хизи.

Ган вытаращил на него глаза, что-то промелькнуло за бесстрастным выражением его лица и тут же исчезло. Гхэ оценил его выдержку: Ган носил маску столь же искусно, как и он сам.

– Хизината, – поправил он Гхэ, подчеркнув суффикс, означающий, что речь идет о духе.

– Хизи, – тихо, но настойчиво повторил Гхэ.

Ган дрожал, и теперь дрожь достигла лица и преобразила его в олицетворение ярости.

– Держи рот на замке, – рявкнул он. – Не говори со мной о таких вещах.

Гхэ упрямо потупился, хотя добавил в голос толику смущения.

– Мне казалось, что ты был к ней привязан, – осторожно продолжал он. – Она была твоей ученицей, и ты ею гордился. Учитель Ган, я тоже был к ней привязан. Мы… я нравился ей. А теперь она исчезла, и все говорят о ней как о духе. Но я знаю лучше, понимаешь? Я слышал, о чем шепчутся жрецы. Я знаю, что она покинула город, бежала вместе со своим телохранителем.

Перо Гана чиркнуло по белой бумаге; Гхэ заметил, что безупречная до того страница теперь покрыта чернильными кляксами.

«Он знает! – радостно подумал Гхэ, – Он знает, куда она отправилась!»

Ган отвел глаза, но тут же снова взглянул на Гхэ.

– Молодой человек, я могу только предостеречь тебя: не повторяй таких вещей, – тихо проговорил он. – Я знаю, что она тебе нравилась, – это было заметно. Но она мертва, понимаешь? Мне жаль тебя, однако это правда. Я и сам скорблю по ней и буду скорбеть до самой смерти. Но Хизината мертва. Ее торжественно погребли там, где покоятся ее предки, в склепе под Храмом Воды.

Ган взглянул на испорченную страницу и огорченно нахмурился.

– Если тебе нужно пользоваться библиотекой, – сказал он, – я помогу тебе, как помогла бы она. Я сделаю это ради нее. Если же библиотека тебе не нужна, уходи. Если понадобится, я позову стражника, и ты будешь опозорен перед жрецами. Понял?

Взгляд Гана был теперь мягким, но по-прежнему непреклонным. Гхэ не мог придумать ничего, что помогло бы ему получить нужные сведения.

– Как прикажешь, – сдался он наконец, но добавил с вызовом: – И все равно я знаю!..

– Уходи, – повторил Ган, и голос его зазвенел, как разбившееся стекло.

Гхэ кивнул, почтительно поклонился и покинул библиотеку.

Гхэ возвращался по тем же узким коридорам, по которым пришел, хмуря брови и настороженно оглядываясь. Ган оказался упрямее, чем он ожидал, и добиться его помощи будет нелегко – а в помощи Гана Гхэ нуждался.

По крайней мере поговорить с кем-то было приятно, приятно доказать себе, что он на самом деле жив. Гхэ обитал во дворце уже два дня, однако приходилось скрываться, высматривая и оставаясь невидимым. Его единственная встреча с человеком до сих пор была… вовсе не сердечной.

Первый день он провел, стараясь найти место, где можно было бы поселиться; это, впрочем, оказалось нетрудным делом. В старой части дворца было много необитаемых помещений, а под ним находились и вовсе никогда не посещаемые залы древнего здания, на котором был выстроен современный дворец. Хизи проводила там много времени, и Гхэ иногда скрытно следовал за ней; исследовал он те залы и в одиночку. Вполне можно было найти место, куда не заглядывали бы стражники, и Гхэ легко справился с этой задачей.

Обзавестись одеждой взамен пришедшей в негодность собственной было труднее и опаснее. К тому же Гхэ обнаружил одну свою неприятную особенность. Комната, куда он проник с целью украсть одежду, принадлежала молодому человеку из свиты какого-то аристократа. Гхэ выбрал его из веселившихся во Дворе Красного Цветка, излюбленного – по причине уединенности – места пирушек золотой молодежи. Юноша был примерно такого же сложения, что и Гхэ, телохранителя у него не оказалось, к тому же он напился до того, что едва ли заметил бы Гхэ в своей комнате. Так все и вышло; однако, когда Гхэ увидел бесчувственное тело на постели, интерес к одежде внезапно оказался вытеснен голодом. Одно дело – насытиться чудовищем, живущим в подземельях; совсем другое – убить человека, которого непременно хватятся. И все же, почти не осознавая собственных действий, Гхэ вырвал душевные нити спящего и пожрал их, высосав из человека всю жизнь до капли. Оставлять тело в комнате показалось ему неосмотрительным – жрецы храма Ахвен могут обладать способами узнать, что причинило смерть, – так что теперь молодой аристократ покоился глубоко под дворцом, вернувшись к прародительнице-Реке.