— Вы отклонились от текста. Я это повторяю. С чувством сожаления… Вы объявили, что в СССР якобы произведено успешное скрещивание дикого вида картофеля «Контумакс» с культурным «Солянум туберозум»…

— Кассиан Дамианович прав. Я сделал такое объявление. Только не якобы, а просто произведено. Дальше…

— Откуда у вас эти сведения?

— Вся работа шла у меня на глазах. Я же проректор по науке…

Смех зала на миг тронул тишину.

— Напрасно смеетесь, товарищи. Настоящий проректор обязан заниматься настоящей наукой.

— Мы принимаем к сведению ваше вызывающее заявление… Еще вопрос. Статья для «Проблем ботаники»… Вы пользовались ею?

— В числе других материалов.

— Кто автор статьи?

— Напечатано, что Дежкин.

Зал тревожно зашумел. Варичев ударил карандашом по графину.

— Кто дал вам оттиск?

— В Москве получил. От кого — поклялся молчать.

— Если вы поклялись молчать… значит, вы, я полагаю, знали, что советская общественность не одобрит то, что вы поклялись от нее скрыть…

— Разумеется. Сегодня не одобрит. А завтра…

— Завтра вы с Менделем будете на свалке истории! — крикнул кто-то в глубине зала. Варичев выждал паузу, перевернул какие-то листки.

— Вы дали оценку описанной в статье так называемой работе, назвали ее выдающейся…

— Не я. Хотя она действительно выдающаяся. На международном конгрессе я не мог из этических соображений назвать работу, сделанную в моей стране, выдающейся. Не полагается… А присутствующие на конгрессе ученые из разных стран назвали ее блестящей. Некоторые оценили ее как величайший успех науки, открывающий новые пути в селекции картофеля.

— Кто, например?

— Вот, я захватил… Вот что говорит в своем интервью датский ученый доктор Мадсен. — Посошков встал и развернул газетную вырезку. — Вот он тут: «Мы думали с коллегами, что будет перечисление уже известных чудес… И знаменитое изложение полурелигиозных представлений о „живом веществе“ и порождении новых видов из старых. Но академик Посошков произвел на этот раз подлинную сенсацию. Многие из нас не верят. Но я знал уже, правда, понаслышке, о некоторых работах доктора Стригалева, в частности, о его красивом и тонком эксперименте, дающем возможность в ряде случаев определить или исключить родителей гибридного растения. Этот эксперимент уже входит в некоторые наши учебники для биологических факультетов. Сообщение академика Посошкова вызвало сильнейший интерес. Ведь в случае, если это скрещивание удалось, советская генетика и селекция картофеля, как и вся биологическая наука в этой стране, выходит на новый, современный и очень высокий уровень. Так не бывает, чтобы один ученый столь далеко вырвался вперед, оставив коллег где-то позади, в тумане заблуждений. У него, конечно, есть школа, и она, несомненно, скоро заявит о себе. Правда, в том, что она до сих пор не дала о себе знать, есть основание к общему недоверию. Сомнения резонны — после стольких безуспешных попыток Запада покорить упрямое растение… не напрасно названное „Контумакс“, что значит „упрямый“, русские, с их примитивным уровнем исследований, берут его неожиданным приступом. В этом есть что-то от их характера. Но характер — не доказательство. Поверить в такие вещи можно, только потрогав объект руками…»

Светозар Алексеевич кончил читать и сел. Долго стояло непонятное, подогретое любопытством молчание. Потом Саул затряс около виска пальцем:

— Товарищи! Давайте вспомним, кто мы и чью газету читал нам академик Посошков! — голосом подростка прорезал он тишину. — Испытанное правило! Оно никогда нас не подводило: то, что враги хвалят, мы должны уничтожать!

— Вы не уничтожаете, а крадете это. И выдаете потом за свое.

— Светозар Алексеевич! — Варичев даже привстал. — О чем вы? Такие обвинения надо подтверждать…

— О чем? Про «Майский цветок» я. Его у меня на глазах растил Иван Ильич. И начинал с проклятого колхицина. Без колхицина не было бы никакого «Майского цветка»! И на глазах у меня было несколько попыток украсть с делянки ягоду. И, наконец, автором сорта стал академик Рядно.

— Наглая ложь! Он вырастил этот сорт на основе мичуринского учения! — крикнул кто-то в задних рядах.

— Во-первых, Мичурин имеет к нему лишь косвенное… А во-вторых, это не учение, — ответил Посошков, привстав и оглянувшись в зал. — Это настроение. С его помощью сорт не вырастишь. Если не начнешь с того приема… О котором это учение умалчивает… Приема, известного всем нам… Многократно применив который, Адам и Ева произвели род человеческий. Классический вейсманистско-морганистский прием с участием тончайших клеточных структур. С участием того самого единственного объекта, который изучают эти схоласты, как вы их называете…

— Ближе к делу, Светозар Алексеевич, — Брузжак совсем лег на бок, сладко любуясь Посошковым. — Художественные образы у вас получаются, мы давно это знаем. Вы же златоуст. Объясните, почему вы, как князь Курбский, кинулись искать правды в стан врагов? Не похоже ли это на измену Родине?

— Изменить Родине — это значит, дать что-нибудь врагу. Чтобы он мог воспользоваться против нее. А я ничего врагу не дал… Я Родине спас то, что вы совсем было похоронили…

— Ничего врагу не дал! — громко зашипел Саул, прицеливаясь. — Кроме грязи! Кроме гря-а-ази! Чтоб швыряли в нас!

— Ага! Так-так… Вы считаете это грязью. Ценное признание. Так вот, вся эта грязь пока осталась здесь. Туда попала слава. Там кричат о нашем приоритете, об успехе, вы это слышали. Да, теперь кое-кому придется почесаться, грязи налипло достаточно. Потому что про Ивана Ильича услышат теперь все…

— По-моему, и вы… вы были председателем на том собрании, где мы Стригалева… — Варичев кисловато улыбнулся одной щекой и одним глазом.

— Вот я и внес свою часть в дело очищения… — тут же ответил Посошков. — Но я о другом. Узнают не столько там, сколько здесь. Те, кого вы старательно обошли информацией. В итоге могут быть приняты меры, полезные и для престижа, о котором вы печетесь, по-моему, неискренне… И для освежения воздуха и науке.