Шрифт:
— Катапульта — хорошее средство для выхода из аварийной ситуации.
— Он вчера говорил мне это слово, — сказал Цвях.
— Он всем его говорит, — заметила она.
— Сами прививаете? — спросил Федор Иванович.
— Вот этими инструментами, — она показала маленькие, почти детские руки с корявыми ноготками земледельца. Федор Иванович вспомнил руки Анжелы Шамковой. Да, природа не зря трудилась, создавая руки, и целью ее был не только хватательный инструмент, но и сигнализатор, — как сказал бы технарь.
— Чистая работа, — сказал он, оглядывая привитые кусты. И вдруг запнулся. — А что вот эт-то такое? — почти рванувшись вперед, он озабоченно указал на стоящий поодаль горшок со странным одиноким стеблем. Стебель был одет несколькими ярусами крупных листьев и был похож на этажерку. — Я что-то не узнаю… Это картошка?
— Это мой «Солянум Контумакс», — раздался над его головой голос Стригалева. — Я поставил его подальше от комиссии, но разве от вас что-нибудь скроешь…
— От него? — с восторгом сказал Цвях. — От него ничего не скроешь!
— Видите ли, — Стригалев вышел вперед. — Я никак не могу преодолеть его стерильность по отношению к культурным сортам… Не завязывает ягод.
— Какой-то странный «Контумакс», — сказал Федор Иванович. — Я же знаю этот вид. У вашего весь габитус крупнее. Чем вы его кормили?
— Хорошо накормишь, он и вырастет, — примирительно вставил беспечный Цвях.
— Вообще-то вы замахнулись, — недоверчиво проговорил Федор Иванович. — До сих пор, по-моему, никому еще не удавалось получить ягоды от такого скрещивания. Одно время иностранные журналы, — он обернулся к Цвяху, — были полны сообщении о попытках ввести этого дикаря в скрещивание. Потом все затихло, и мировая наука подняла руки вверх. И отступились. По-моему, все — я правильно говорю? — это уже был вопрос к Стригалеву.
— Вообще-то так и есть, — пробормотал Иван Ильич, глядя в сторону. — Но вот мы… Советская наука в нашем лице надеется все же найти…
— Этот эксперимент… Такая попытка — и в такой скромной тени…
Спохватившись, повинуясь отдаленному голосу, Федор Иванович умолк. Отвернулся, оставил это странное растение в покое. Пора было заканчивать затянувшийся осмотр.
— Елена Владимировна, Иван Ильич, — сказал он, оглянувшись, как будто посмотрел — нет ли посторонних. — Возраст ваших растений месяца четыре, а то и пять. Когда у нас кончилась сессия академии? Двадцать дней назад. Я должен с удовлетворением… Хотя и не без удивления… отметить, — он не удержался и широко улыбнулся, — должен отметить, что ваша перестройка в верном направлении началась за полгода до того, как на сессии прозвучал призыв к перестройке. Это делает вам честь, но не всем может быть понятно. Теоретические позиции ваши многим ясны. Готовясь к этой ревизии, я пролистал некоторые журналы… По-моему, еще за месяц до сессии Иван Ильич выступал…
Цвях в восторге больно толкнул его в бок: давай жми! Стригалев молчал. Елена Владимировна, порозовев, смотрела в упор. Аспиранты оцепенели, ждали удара.
«Играешь, ласково прикасаешься к питающим трубкам», — Федор Иванович вдруг вспомнил разговор с Вонлярлярским.
— В общем, будем считать, что проверка ваших работ дала положительные результаты. — И став совсем непроницаемым, он повернулся к выходу.
«Что со мной случилось? — думал он, идя между стеллажами. — Будь это месяц назад, я бы вцепился и начал разматывать клубок…»
Они обедали за тем же столом.
— Крепко берешь, — сказал ему Цвях. — Я прямо помер от страха, когда ты их за глотку взял. В общем, ты правильно сделал, что отпустил. Ребята-то хорошие…
А когда вышли к лавке покурить, там уже сидели Стригалев и Елена Владимировна.
— Ну как, сварили вчера борщ? — спросил Федор Иванович, прямо взглянув ей в лицо.
— Еще какой! Из прекрасной говядины и свежих овощей. На три дня.
— Надо зайти завтра к ней, пообедать…
— Я пошел, — сказал Стригалев, поднимаясь.
— И я с тобой, — поднялся и Цвях. — Пусть молодые побеседуют…
— IV —
Они ушли, не оглядываясь. И тогда поднялась Елена Владимировна, прошлась, остановилась и носком туфли описала вокруг себя нерешительную кривую.
— Ну, что? Займемся ботаникой?
— Не знаю, поможет ли мне сегодня природа, — но он все же встал.
Они прошли в молчании до калитки, и когда миновали ее и перед ними открылись поля, она, плотно сжав губы, вопросительно посмотрела на него.
— Я обижен, огорчен и не знаю, как выйти из этого состояния, — сказал он.
Елена Владимировна молчала.
— Менее чем за сутки вы обманули меня три раза, — он благосклонно и холодно смотрел на нее. Она только ниже опустила голову.
— Вчера, — продолжал он, — вы вовсе не прогуляться пошли со мной, а на разведку относительно сухарей. Боюсь, что и сегодня у вас есть боевое задание…
— Есть и сегодня, — сказала она, тряхнув головой от смущения. — Но я и без задания пошла бы…