— Сейчас все по порядку. Я же кубло нащупал. Прямо к ним влетел. На сборище.

— Об этом подвиге уже и Москва знает. Ты ловко это, я даже не ожидал. Интеллигент же. Как это ты сумел?

— Даже сам не знаю.

— Не скромничай, не люблю. Знаю, знаю все — через женщину. Тут другое… Как ты узнал, что эта женщина из ихнего кубла — вот где интуиция! Вот где талант!

— Там был Краснов, Кассиан Дамианович.

— Это хорошо, что ты сигнализируешь, сынок.

— Его тоже забрали.

— Батько и это уже знает.

— Теперь мысли по всему этому делу. Мысли вот какие, Кассиан Дамианович. Не рано ли мы с вами их всех… В идеологическую плоскость?

— Нет, не рано, сынок. В самое время. Ты же пробовал его смануть? Если и ты не смог… А я ж и, кроме тебя, еще засылал сватов. Нет, не рано, Федя.

«Ага, — подумал Федор Иванович. — Значит, так оно и есть, это мы их…»

— Я думаю, все же рано. Ведь у него был на подходе сорт… Сорт это ценность. Он принадлежит народу, нужен ему, независимо от судьбы его легкомысленного автора…

— Хорошо говоришь. Хорошие слова. Батько знает, где этот сорт… Ты этот сорт мне сохранишь, сынок.

— Все равно поторопились. Я лазил туда, в его хату. В опечатанную…

— Хх-хых! — шершавый, колючий ветер зашумел, стиснутый в стариковских легких, заиграли свистульки — такой у него был хохот. — Ну ты, сынок, делаешь у меня успехи. Ну кто бы мог подумать, что мой Федька…

— …Я все там облазил…

— Не-е, не все, Федя, не все…

— Все. Места живого не оставил. Кроме печатей…

— Ху-хухх! Хы-хх! Тьфу! — академик даже захаркал и подавился. — Ох, Федька, пожалей, не говори больше про эти печати…

«Погоди смеяться, сейчас ты засмеешься на кутни», — подумал Федор Иванович.

— Тут не в печатях дело, Кассиан Дамианович. Дело-то наше не блеск. У него там был шкафик. Картотека с ящичками. А в них — пакеты с семенами. На десять лет работы для трех институтов. Сам он говорил. Ничего теперь этого нет.

— А ты ж где был? Ты что? Ты в уме?

— Штук десяток я собрал на полу. Постфактум. Раздавленные сапогами, порванные. Веником семена подметал. Горсточка получилась. Так это же капля! Где остальные? Вот я почему… Согласовывать надо такие акции. В известность ставить.

— Это сволочь Троллейбус мне устроил. Загодя.

— Он не оставил бы на полу пакеты. И ящики не разбросал бы по всей избе.

— С-сатана… Только напортил мне. Я ж строго ему наказал.

— Кому? Троллейбусу?

— Не-е. Человеку одному.

— Безответственный был человек. Самоуверенный.

— Не понятно мне все это… Не-е, не понятно. Как раз, человек очень был ответственный.

— А у меня такое впечатление, что сам этот ответственный… Или его ребята… Что они печку топили картофельными ящиками. Вместе с семенами. В печке полно золы. И кусочки ящиков. Обгорелые.

— Это ж катастрофа, Федя… Слушай… Почему я тебя все время подозреваю, а?

— Потому что Краснов ваш и Саул все время на меня льют вам что попало. А вы верите.

— Их понимать надо, сынок. Ты быстро обошел обоих, батько тебя почему-то залюбил, дрянь такую. А хороший собака всегда завидует на другого, которого хозяин погладит. Грызет его всегда, старается горлянку достать. Это закон. И у человека так. Ты скажи лучше, кто ж это мог семена нам…

— Мог и кто-нибудь из ваших сватов, которых вы заслали… Сваты хоть знаниями какими-нибудь обладали?

— Федька, ну зачем ты дергаешь меня за самое больное место? Я догадываюсь, ты ревнуешь!

— Вы же глаза мне завязали и приказываете что-то делать! — закричал Федор Иванович, чтоб еще больше было похоже на ревность. — Не знаю, где и искать эти семена. А тут же еще один объект…

— Ты про новый сорт? Этот пункт зачеркни. Он, считай, наш.

— Его же сажать, сажать надо. Не посадим — погибнет.

— Он уже в земле, сынок. Время придет — скажу, где он и что с ним делать. Есть же еще объект, ты помнишь?

— Вы имеете в виду полученный Троллейбусом полиплоид?

— Забудешь ты когда-нибудь это слово? Я выговорить его не могу. Хуже чем латынь. Скажи — дикарь. «Контумакс» — имя ж у него есть. Ты ж узнал его тогда, при ревизии. А лапу не наложил…

— Как ее теперь наложишь… Вы почему-то спокойны, Кассиан Дамианович. Тон у вас… Может, все объекты уже у вас под лапой?

— Если б ты посмотрел на меня, сынок, так не говорил бы. Батько твой осунулся, с лица спал за эти дни. Получилось все как-то задом наперед. Что ж ты посоветуешь, а?