Шрифт:
– Приходи, – сказал Шурка. – Мы в "царя Гороха" играть будем. Умеешь?
– Ну как он может уметь? – вмешался Серёжка. И объяснил: – Мы сами эту игру придумали. Вроде лапты, только с тремя мячиками. Мы тебя на левый край поставим.
Лизавета подняла голову. На ушах, как клипсы, висели прилипшие семечки.
– На левом крае у нас Павлик Сенцов играет, – сказала она. – Куда же его девать?
– А в запасные, – объяснил Шурка. – Он же слабак. Думаешь, он поднял бы такой арбуз?
– Лопнул бы, – откликнулся Серёжка.
Шурка вытер рукавом подбородок, посмотрел на всех по очереди и осторожно спросил:
– А насчёт ПЭС? Сказать? Ведь из-за неё же всё…
– Можно, – решил Серёжка и повернул к Вовке мокрое лицо. – Мы электрическую станцию делаем, которая от морских приливов работает. Ну, пока модель, в ванне. Уже десять дней возимся. Приходи – увидишь…
Вовке стало весело.
– Я приду, – пообещал он. – Обязательно. Сегодня меня, наверно, не выпустят, а завтра приду. А то у нас во дворе даже ребят нет. Только мелкота всякая. Есть ещё одна девчонка, да она какая-то… не поймёшь.
Вовка пошёл во двор и сразу отыскал взглядом своё окно. Он подумал, что, может быть, увидит в окне сестру и та его сразу спросит: "Ты где это бродяжничал столько времени? Где арбуз?" И тогда Вовка отсюда, издалека, объяснил бы ей всё. Издалека такие вещи объяснять гораздо лучше.
Но окно было закрыто и отражало синее блестящее небо.
Вовка тихонько вздохнул. И, наверно, от этого вздоха проснулся и зашелестел клён. Сверху снова сорвался светлый пятипалый лист и снова упал на Вовкино плечо. Как будто дерево хотело утешить мальчика и положило ему на плечо лёгкую ладонь.
– Такая хорошая была планета… – доверительно сказал Вовка клёну.
Тот сочувственно закивал ветвями.
– Ладно, ничего, – сказал Вовка.
Он посмотрел на свой подъезд и тогда увидел девчонку.
Она сидела на корточках недалеко от крыльца и опять что-то рисовала на асфальте. Видимо, новый Вовкин портрет.
Ведь она ничего не знала. Она думала, что Вовка сейчас такой же, как вчера. Такой же, как утром. А он уже понимал, почему бывают приливы и отливы. Он умел устраивать солнечные затмения. Он пережил гибель Зелёной Планеты, и стоило ли после этого думать о глупой девчонке с её дурацкими рисунками.
– Такая была планета… – негромко и с чувством повторил Вовка. Потом он затолкал кулаки в тесные кармашки штанов и зашагал к подъезду.
До девчонки оставалось шагов десять. Тогда она быстро поднялась и повернулась навстречу Вовке. Пальцы опущенных рук сжались в твёрдые, кулачки. Глаза тихо сузились и сделались как два тонких золотых полумесяца.
– Только подойди… – негромко сказала она.
Вовка шёл.
Девчонка мотнула головой, убирая со лба длинные пряди.
– Только подойди, – повторила она напружиненным голосом.
Вовка шёл. Кеды "Два мяча" медленно ступали по серому асфальту. Было в этой мягкой неторопливости что-то непонятное и тревожное. Острые кулачки девчонки дрогнули. Глаза стали широкими.
– Подойди только! – сказала она громко и растерянно.
И поняла, что он подойдёт. И что лучше ей не ждать, когда он подойдёт.
Она отскочила. Отбежала в сторону. Хотела крикнуть Вовке что-нибудь обидное. Хотела и не смогла. Кончилась её власть. Рухнуло её могущество. Теперь не от неё, а от Вовки зависело то, о чём она потихонечку мечтала: чтобы перестать быть врагами и чтобы вместе рисовать на асфальте не страшных уродов, а удивительных и весёлых зверей.
Она смотрела на Вовку удивлённо и грустно. А он прошёл и не взглянул на неё. И растоптал её рисунок.
Она тихонько пошла следом и остановилась в подъезде.
Вовка медленно поднимался по лестнице. Он шёл навстречу неприятностям и невзгодам. Но он не боялся. Он шёл печальный и гордый.
А внизу, прислонившись к косяку, стояла девчонка. Тоже печальная. И слушала, как затихают Вовкины шаги…
Но, наверно, оба они немного притворялись. Чуть-чуть. Грусть их не была такой уж сильной. Потому что пробивались сквозь неё светлые пятнышки, похожие на круглые чешуйки солнца.
1965 г.
ПУТЕШЕСТВЕННИКИ НЕ ПЛАЧУТ
У Володьки пропала собака. Все мальчишки с маленькой улицы Трубников знали, что у него пропала собака. И жалели. Жалели рыжего Гермеса, потому что привыкли к нему очень давно: еще до того, как он стал Володькиным псом. Жалели Володьку, потому что он был неплохой парнишка, хотя немного плакса.
Впрочем, о том, что он плакса, мальчишки сами не догадались бы. Это сообщил Володькин дядя Виталий Павлович, тоже проживавший на улице Трубников. Он подвел Володьку к ребятам, которые у соседних ворот колдовали над разобранным велосипедом, и сказал: