Шрифт:
Дэвид пожалел, что у него осталось мало времени, чтобы подумать.
Гравилёт стал снижать скорость столь же легко и бесшумно, как разгонялся несколько минут назад. Он обогнул вершину холма, и в окне неожиданно засверкала водная гладь - озеро Херонимо.
Проскользнув над грубой каменной набережной, гравилёт полетел над водой к торчащей посреди озера огромной скале, формой напоминавшей слона. Единственным признаком того, что на скалистом острове бывали люди, был синий глаз на слоновьей голове, обведённый рубиново-красной полосой.
Штаб-квартира корпуса «Одиссей».
Когда гравилёт приблизился к острову, глаз исчез, скрытый отъехавшей в сторону частью скалы. Гравилёт отработанным до автоматизма виражом нырнул в черноту пещеры.
А Дэвид Келлс, сжав кулаки, простонал:
– Не готов я, будь всё проклято! Не готов!
У отца Зорзы были невероятные глаза. Тёмные, как конспирация сицилийской мафии, глубокие, как подземелья Ватикана, - стоило им остановиться на тебе, и все твои самые потаённые секреты стремительно рвались наружу, выдавая с головой все греховные дела и постыдные мысли.
Дэвид опустил голову, избегая встречаться взглядом с этими пронзительными глазами.
– Я не хочу браться за это, святой отец, - сказал Келлс.
– Пусть вызовут кого-нибудь другого.
– Начальство назвало именно тебя, Дэвид, - возразил отец Зорза низким мягким голосом.
Дэвид ничего не ответил и не оторвал взгляда от пола. Он прекрасно знал, что глаза жреца будут столь же вежливы и понимающи, как и его голос. А ещё в них будет боль - смиренное принятие страданий от ран, наносимых ему грешниками, такими, как Дэвид. Зорза затянул паузу ровно настолько, чтобы Дэвид почувствовал себя неуютно. Затем жрец сказал:
– Это задание чрезвычайно важно и ответственно. Я думал, ты воспримешь его как особую честь. Только поэтому я изъявил предварительное согласие от твоего имени.
Дэвид пожал плечами.
– Мне уже было оказано немало почестей самого разного рода. Премного благодарен, - сказал он твёрдо, насколько мог.
– А сейчас я посчитал бы высшей честью, если мне будет позволено погрузиться в сон, и чем быстрее, тем лучше.
Отец Зорза вздохнул:
– Но почему, сын мой, в тебе возникло такое сопротивление? Что мешает тебе, что беспокоит, тревожит твою душу?
Дэвид мучительно искал ответ:
– Потому что… меня беспокоит… - не закончив фразу, он замолчал, почти физически ощущая в груди тугой узел из спутавшихся воедино противоречивых чувств и мыслей.
Отчаявшись, Келлс безнадёжно мотнул головой, потом прокашлялся, словно пытаясь выплюнуть этот узел, и наконец хрипло произнёс:
– У меня есть право.
– Разумеется, Дэвид, - сказал жрец.
– Никто не отрицает твоего права в любой миг отказаться от любого задания.
– И без каких-либо объяснений с моей стороны!
– настойчиво уточнил Дэвид.
Вновь - долгое, неловкое молчание, которое опять нарушил голос отца Зорзы:
– Именно так, сын мой. Ты абсолютно прав - никаких объяснений ты давать не обязан.
Дэвид боролся с искушением бросить всё, оборвать разговор на полуслове и отправиться в Зал Покоя. Он хотел одиночества, никем не нарушаемой тишины и спокойствия, и будь прокляты все задания, вместе взятые!
– Я не испугался, святой отец, - зачем-то сказал он.
– Я знаю, что ты не боишься, сын мой, - кивнул Зорза.
– И никогда ничего не боялся!
– уже более уверенно и дерзко произнёс Келлс.
– Никогда?
– негромко переспросил жрец. Келлс покачал головой:
– Никогда и ничего!
– Голос его звучал совершенно твёрдо и уверенно.
Келлс был натренирован и физиологически модернизирован таким образом, что мысли о боли или смерти в принципе не могли родиться в его мозгу, когда лучший из «Одиссеев» выходил на задание.
С иезуитской хитростью отец Зорза зацепил Дэвида за больное место, уколол туда, а теперь ещё и повернул клинок в болезненной ране.
– Значит, никогда? Даже, когда, проходя мимо Зала Покоя, ты заглянул внутрь?
– прищурив глаза, спросил он.
Дэвид скрипнул зубами. Зорза слишком хорошо знал его. Направляясь сюда, в часовню, где жрец назначил ему встречу, Дэвид действительно проходил мимо Зала Покоя. И - надо же было такому случиться - заглянул внутрь. В мягком полумраке он разглядел висящие на стенах иконоподобные голографические портреты воинов корпуса «Одиссей» - от самых юных до тех, кто стоял у истоков славной истории легендарного подразделения. И первым в этой галерее героев был портрет самого Дэвида Келлса. Он был первым «Одиссеем», о подвигах которого были сложены первые легенды.