Помните события в Португалии? Врезал дуба Салазар, преемника его, Каэтану, болван Спинола скинул, и вот слушаю я дома «Немецкую волну» и серею от болотного страха. Арестована вся тайная полиция. Я, хотите верьте, хотите не верьте, впал в детство и представил, как вдруг ни с того, ни с сего, просто в силу существования политических случайностей, происходит ужасный катаклизм. Рабочие заводов «Красный пролетарий», «Серп и молот», «ВИЛ» совместно со злорадстеующей либеральной интеллигенцией и с помощью кремлевского караула, ошалевшего от тлетворной службы в мавзолее, очистили барак на Старой площади от старых урок, затем, тут рукой подать, оцепляют родную мою Лубянку, откуда я месяцами не выходил, бывало, работал, жрал, спал и срал, и попадаю я сам в трюм… + Еле добрался тогда на карачках до телефона. Сердечный приступ. Очухался, слава Богу. Очухался, но ужас от того, что время идет, а минуточка заветная все еще за горами, так и не сгинул из сердца. Конечно, кому-кому, а мне думать и, главное, представлять в жутких образах происшедший катаклизм по меньшей мере глупо. Структурочку нашу я знаю. Крепка наша структурочка. Однако держится-то она на страхе! Вот вы инстинктивно, гражданин Гуров, кивнули, и ясно мне, что вы тоже это прекрасно понимаете.

Есть у меня кирюха, связаны мы были крепко кое-чем в прошлом, первым секретарем обкома всю свою жизнь он проработал. Приезжает в Москву, встретились, пообедали, идем по Красной площади, он и говорит: «Все, Рука! Отбздел я свое. Пензия! Теперь мне ничего не страшно. Дети пристроены. Все за границей. Внуки тоже пойдут по дипломатической линии. Ни война мне не страшна, ни переворотик. В том и другом случае за границей будет лучше. Мы еще пожалеем, что не зарываемся в землю, как косорылые китаезы. Пожалеем! А что делается внутри? Ужас, Рука, ужас! Лично моя область спилась в сардельку! Двое врачей-психиатров наводить взялись статистику. Сколько у меня алкашей, пьяниц, пристращающихся, уже подохших от алкоголизма, получивших инвалидность, сколько калек породила вся эта шваль и так далее. Взял я с врачей подписку о неразглашении данных. Приносят однажды статистику свою. Еб твою мать, Рука! Глаза у меня на лоб полезли от ихних цисрр. Но дело-то не в том, что пьют. Тыщу лет Россия пьет. Дело в том, что Пьют сивушное говно, от которого наступает перерождение клеток мозга, дуреют, сволочи, на работе и дома! Шмурдяк какой-то жрут, бормотуху, Солнцедар, чернила, и главное, с ЦРУ это никак не увяжешь, или с жидами. Вот в чем трудность антиалкогольной пропаганды. Велеть бы промышленности выпускать очищенное зелье, чтоб хоть не дурели рабы моей области, но тут снова заколдованный круг! Надо расширять мощности, а Косыгин денег не дает. Справляйтесь сами. Улучшить качество зелья за счет уменьшения количества? нельзя! Резко возрастет инфляция, а я по борьбе с ней на первом месте в Союзе. Алкоголизм съедает избыток моих бумажных денег. Что делать? От сивушной дури растет преступность. Хулиганье людям проходу не дает. Огнестрельное оружие делать стали в „ящиках“ всякие умельцы. А ты думаешь, не добралась до нас сексуальная революция? Добралась и шагнула еще дальше. В общем, глаза у меня на лоб полезли от той статистики. Но и это – полбеды. Жрать нечего! Вот в чем вопрос! Мяса нет, рыба соленая и тухлая, от консервов рыбных гастрит пошел, тысячи работяг на больничных, а в ЦК насчет жратвы лучше не звонить. Ответ один: во время войны было хуже, и то победили. Дают понять, чтобы вообще не совался с этим делом. И снова невезуха: выездной рейд этой ебаной шмакадявки „Литературки“. Социологи решили выяснить, как у меня обстоит дело с разводами, анкетирование развели, дотошные паразиты. И вот тебе – уже готовы результаты: 75 процентов разводов из-за полной и частичной импотенции мужчин. Опросили мужиков. И снова – у 75 процентов не стоит из-за алкоголизма и регулярного недоедания мяса, рыбы и прочего гематогена. Начальник УКГБ приносит сводочку: болтовня, пессимизм, ропот, доходящий до прямых выпадов, попытки некоторых интеллигентов проанализировать внутреннее положение страны при полном отсутствии информации о нем в прессе и так далее. Просто предбунтовая обстановочка. Объявись какой-нибудь Стенька Пугачев, и как минимум не миновать забастовки. Принимаю меры. Прошу командующего округом начать маневры. Провожу процесс диссидента Булькова по обвинению в содержании притона. Печатаю фельетоны насчет жидов из галантереи и облснаба, запрещаю грузинам и армяшкам торговать на рынке овощами, фруктами и цветами, устраиваю показательные выступления наших прославленных фигуристов, зову на помощь Зыкину, Никулина, Ореро, Песняров, Райкиным и Кобзоном глотку своим либералам-жидам затыкаю и разряжаю слегка обстановку. Уф! Неужели, думаю, до пензии не дотяну, неужели они там, наверху, не могут прикрыть эту полушпионскую лавочку – социологию? Неужели не понимают, что разрядка, детант проклятый, хоть он и на руку нам внешнеполитически, нож медленный в спину – мне же, у меня дома? И тут снова невезуха. Всего, Рука, не предусмотришь. Это у нас, большевиков-сталинцев, слабость ¦ 1. Домработница моя, Тася Пекшева, проститутка, исполнительница бывшая, лейтенант, опытный человек, убийца, пошла домой из обкомовского ларька пешком. Пешком, блядища, пошла. Что-то стряслось с автомобилем. Шофера я вышиб после той истории из партии. Пошла, значит, гадина, пешком с сумкой полной и авоськой. Слабость у нее, видишь ли, была к авоськам. Идет и не замечает, как два стерляжьи хвоста из этой проклятой авоськи выглядывают. Подходят трое пьяных, как назло не жиды и с самиздатом не связаны филолог, историк и физик. Дружки. Подходят к Таське и спрашивают, что это за рыба у нее и откуда. Где ее выбросили интересуются. Таська не растерялась, сбрехнула что-то и мотанула от них. Снова догнали, физик схватил ее за грудки и завопил: „Коля! Клянусь Курчатовым, это – стерлядь!“. Таська обоссалась сразу от страха, распатронили дружки на виду у всех мою сумку и авоську и все катастрофа. Вывалили либералы проклятые на асфальт стерлядь, банки с икрой, колбасу, ананасы, вырезку, спецсосиски, масло экспортное, карбонад, мороженую клубнику и жевательную резинку для жены. Полгорода сбежалось поглазеть на партийную снедь. Не тебе мне рассказывать, что там при этом говорилось, какие восклицания слышались, намеки и аналогии, не тебе, Рука. Наперли на Таську, она и раскололась, откуда волокет продукты. Но и это полбеды. Будто бы никто ничего о нас не знает. Знают. Рыкают даже сквозь зубы. Таська, когда отбили ее гебисты от толпы, психанула и заорала: „Я вас, суки, вот этими руками стреляла и еще стрелять буду! Всех на мушку возьму! Слава Сталину!“ Город забурлил. И тут я обьявляю ему шах. Кидаю в магазины продукты из армейских запасов, гоню стратегических свиней на мясокомбинат, занимаю у соседа сгущенку, пивом велю на улицах торговать и по местному телевидению приказываю пустить „Семнадцать мгновений“. Уф! Отлегло. И с ходу ставлю мат. Объявляю по радио о выявлении чумного больного. Чума! Сценарий сочинил лично я. После „мгновений“ этих сраных дикторша, я ее лично драл, сообщала о ходе противочумных операций. Пришлось гебистам похимичить с инсценировочками. Но им все равно делать было нехера. Выиграл я этот бой у народа. Выиграл. Вышиб из партии пару председателей колхозов, отдал кое-кого под суд за срыв снабжения населения продуктами первой необходимости, прилавки опять опустели, но тут сняли Подгорного, опубликовали проект новой конституции, и жизнь вошла в свою колею. Под конец немного повезло. Приходит один из психиатров, занимавшихся алкогольной статистикой, и доносит мне, что его коллега собирается все собранные чудовищные данные о моих спивающихся пролетариях переслать Сахарову, которого очень вы, Рука, проморгали. Что делать? Иду по банку. Предлагаю сучьей роже-стукачу кафедру в институте, а он хочет облздравотдел. Там миллион за пару лет сколотить можно, потом купить дом в Крыму и послать нашу бесплатную медицину ко всем чертям. Соглашаюсь. Обещаю. Но не перестану я удивляться, как это за шестьдесят лет нашей власти наплодилось в моей лично области так много настоящих злодеев. Ну, мы-то с тобой – ладно. Таких, как мы, всего пятеро: я, ты, Кудин, в черном ботинке Блондин и еще в пизде один. А этому стукачу тридцать пять лет. Работа есть, жена, дети, музыку любит, стихи пишет, книжка в „Молодой гвардии“ вот-вот выйдет, а он, скотина, стучит так гнусно и грязно на своего коллегу и друга. Сам понимаешь, облздравотдел – плата слишком большая за донос даже при нашей инфляции. Хмырь болотный обязался убрать того либералишку. Я поставил жесткий срок: два дня. Сработал, надо сказать, мерзавец чисто: отрава, укол и медзаключение: инфаркт. Статистику я сжег, а хмырине говорю: «С завтрашнего дня будешь лектором обкома по борьбе с алкоголизмом. Ты – убийца. Я убийцу при всем своем желании не могу назначить завоблздравом. Ты у меня всю область перетравишь, а работать и так некому. И не пи-тюкай, падла! Скажи спасибо, что сейчас не тридцать седьмой! Ты бы уже рядом со своим дружком на Горьком кладбище осенний дождь пустыми глазами пил и червяками закусывал! Понял, говорю, змей? Веришь, Рука, он даже не побледнел, и нагло, блядь такая, выпросил у меня из фонда обкома однотомники Булгакова, Мандельштама и, кажется, Ахматовой. Ушел с книжечками под мышкой. Зачем они там в Москве дают народу читать про Пилата, Христа, Белую Гвардию и так далее? Лучше уж что-нибудь про еблю пусть печатают. Отвлекать народ надо, а не привлекать… Ах, Иуды, Иуды! Большой путь вы проделали от тридцати сребреников до моего облздравотдела. Его, однако, вам не видать, как своих ушей. Ну, что ты скажешь, Рука?..

А что мне было ответить, гражданин Гуров, своему кирюхе? Велика, говорю, Россия, а неподслушанным можно быть только в лесу или на Красной площади… Разошлись, прикинув, что на наш век советской власти хватит, а там гуляйте, урки, по буфету как знаете и бейте хрустальные фужеры об черепа врагов!

Однако минуточку заветную я начал торопить, чтобы шестидесятилетие свое справить достойно и ни о чем уже не мечтать больше. Мы ведь погодки с вами, гражданин Гуров? Погодки…

Здорово же вы, гражданин Гуров, захавались за полвека, что хер за мясо не считаете, как говорят шакалы-урки, и вот даже за борщом ни крошки хлеба в рот не взяли. Понимаю: лишний вес, атеросклероз, запоры, запоры, запоры… А ведь зимою 1929 года шли вы по нашей завалившейся в теплые сугробы деревне, по нашей Одинке, шли по нашему белому покою в бурочках, в полушубочке, перепоясанный ремешками, в буденовке, пошитой специально по вашей головке, в крагах собачьих, и держали вы над собой красный транспарант: «Кулаку – позор! Хлеб – Родине!»… И было вам двенадцать лет, гражданин Гуров. Не перебивайте, некорректно перебивать человека, дающего показания и желающего расколоться до самой предстательной железы… И было вам двенадцать лет, и шел за вами ваш пионерский отряд «Красные дьяволята». Пели вы, кажется, «Варшавянку», а возможно, сам «Интернационал». К песням этим у меня стойкая и непрекращающаяся аллергия. Поэтому точно не помню, какую именно песню вы пели. Не буду тужиться и вспоминать. К чертовой матери эти песни! Бывало, я перед всякими пленумами, собраниями и сьездами принимал наркотики, жрал валерьянку, чтобы поспокойнее переносить пение партийного гимна, самой, пожалуй, дьявольски хитрой песенки на белом свете… И шел за вами отряд, а мы, пацанва, отогревали губами да носами полыньюшки в окошках и кричали батькам и мамкам: «Красные дьяволята идут!»

Ну, что, гражданин Гуров, будете продолжать вертухаться? В несознанку глухую решили уйти? Это были не вы и – точка? Вы в тот момент учились в сто тридцать первой школе города Брянска. Шел урок истории, вы получили «отлично» за рассказ о садистских штучках помещицы Салтычихи и что-то оттараторили насчет пролетарского гуманизма, гуманизма нового типа? Не так ли? .. Наглая ман-да-вош-ка! Ты отрекаешься от своего пионерского детства, блядь худая? Убью-у-у, сучара! .. Пардон… Пардон…

А за вами, значит, за сынками революции, шли ваши папеньки: «Особый, отдельный чекистский отряд». Иными словами, отряд бешеный, отряд карательный. Наша деревня, недаром, наверно, она и названа была Одинкой, не пошла в колхоз. Отказалась. И отнесли ходоки письмо Сталину. В письме изложены были нехитрые мужицкие резоны, вопль в нем был предсмертный земледельца о спасении и общая угроза скорей издохнуть, чем вступить в колхоз, поскольку это еще бессмысленней, чем смерть. Верховодил мой батя, царство ему небесное. Он и мысли излагал, и записывал, и обсуждение вел, и ходоков возглавлял. В приемной ЦК письма у них взяли, потом дали поджопника, велели канать обратно и ждать ответа.

Меж тем весь наш уезд уже заколхозили. Отец прогноз верный дал, Мужики матерые, кормильцы России, по этапу пошли, те, кого не шпокнули, конечно, а в деревнях вшивота осталась, самогонная тварь, юродивые, калеки да старики. Одинка же наша заявила руководству и посыльным евонным, что пока не придет ответ от Сталина, пусть лучше никто сюда не суется. Оборону держать будем, хоть Первую Конную присылайте с самим Буденным, нам на это насрать, подохнем с последним патроном все, как один. Вот как дела обстояли, гражданин Гуров, ежели вы их слегка подзабыли или постарались забыть… Только спокойней! Спо-койней! Чекистским отрядом командовал сам комбриг Понятьев. Вы тоже Понятьев…

Ах, я шью вам дело, причем белыми нитками? Взгляните, пожалуйста, на выписку из ЗАГСа. Отвечаю погонами, это – не туфта… Вы взяли в 1939 году фамилию жены… Ну, наконец-то! Наконец-то отвисла ваша челюсть и покраснели вы, как в детстве, и заработали ваши невозмутимые ранее надпочечники, и вдарил адреналинчик в изощренный, в тщательно замаскированный ваш головной мозг! Птичка вы моя канаду, которая поет и серет на ходу, посидите, пошевелите полушариями, я ведь чую, какая сейчас в них запеклась каша, но не вздумайте брякнуться в инсульт. Такого подвоха я не переживу, ибо говорить мне, с удовольствием, повторяю еще раз, не с кем больше, кроме вас во всей Вселенной, включая Дьявола и самого господа Бога! Ясно, гражданин Понятьев, он же Гуров? Я пошел в сортир.

Ах, вы захотели хлобыстнуть рюмочку хорошего коньячку? Птичка вы моя нахохленная, лимончика клюнете? Бар у вас, надо сказать, отменный. Я такой в первый раз встречаю! Бар, магнитофон, телевизор, радиола-автомат, кнопочный телефон: суперкомбайн! Просто целое дело сейчас же можно завести. Дело о баре гражданина Гурова. Убежден, что он куплен в каком-нибудь посольстве. Я уж не буду называть вас, так и быть, Понятьевым. Хрен с вами… Предлагаю выпить за наше общее объективно несчастное детство и скажем за него мысленно спасибо товарищу Сталину… Хороший коньяк… Согласитесь, что после того, как расколешься, исчезает постепенно удручающее чувство раздвоения личности. Парадоксальное явление.