— Доктор, наша семья не отличается любопытством, — сообщаю ему я. — Мы не вывешиваем бюллетени о наших взаимоотношениях…

— И все же… я ничего не хочу сказать… и все же весь город был в курсе происходящего — не знаю, насколько это соответствовало истине, — в то время как Генри находился в полном неведении.

Я чувствовал, как во мне нарастает раздражение к этому человеку, вызванное не столько его намеками, сколько пренебрежением к моему беспомощному отцу.

— Боюсь, вы запамятовали доктор, — холодно заметил я, — что, несмотря на свою неосведомленность, Генри раз за разом умудрялся обводить вокруг пальца самых больших хитрецов этого города.

— О, ты меня не понял… я совершенно не хотел подвергнуть сомнению компетентность твоего отца…

— Конечно, доктор.

— Я просто… — Он запнулся и покраснел, чувствуя, что на сей раз запугать меня будет не так-то просто. Надув щеки, он собрался было начать сызнова, но в это мгновение в дверь постучали. Вошла сестра сообщить, что снова пришел Бони Стоукс.

— Попросите его подождать, мисс Мэхон. Отличный старик, Леланд; точен как часы… О, Бони, заходи… Ты знаком с юным Леландом Стампером?

Я уже начал вставать, чтобы предложить дряхлому скелету собственный стул, но он положил руку на мое плечо и задушевно покачал головой:

— Не вставай, сынок. Я пойду взгляну на твоего бедного отца. Ужасно, — горестно произнес он. — Ужасно, ужасно, ужасно.

Он нежно придерживал меня на стуле, словно я был свадебным генералом; я пробормотал «здравствуйте», пытаясь сдержать рвавшийся из меня крик: «Руки прочь, старая крыса!» Стоукс вступил с доктором в обсуждение ухудшающегося состояния Генри, и я снова попытался встать.

— Постой, сынок, — сжалась рука на моем плече. — Может, ты мне расскажешь, как дела дома, чтобы я мог передать Генри, если он придет в себя? Как Вив? Хэнк? Боже ж мой, ты даже представить себе не можешь, как я был потрясен известием, что он потерял своего лучшего друга. «Смерть друга — все равно что тень на солнце», — говаривал мой отец. Как он переживает все это?

Я отвечаю, что не видел своего брата со дня несчастного случая, и оба крайне поражены и удивлены моим заявлением.

— Но вы ведь увидитесь сегодня? В День Благодарения?

Я отвечаю, что у меня нет никаких причин тревожить беднягу и что я дневным автобусом уезжаю в Юджин.

— Возвращаешься на Восток? Так скоро? Ох-ох-ох…

Я говорю, что уже собрался.

— Ну и ладно, ну и ладно, — откликается доктор и добавляет: — И чем ты собираешься заняться, Леланд… теперь?

Я тут же вспоминаю о письмах, отправленных Питерсу, ибо изысканное ударение, сделанное им в конце вопроса на «теперь», мгновенно заставляет меня заподозрить — полагаю, на это он и рассчитывал, — что его намек лишь в малой степени отражает распространившиеся уже сплетни; может, каким-то образом ему удалось перехватить письма и с самого начала он был в курсе моего замысла!

— То есть я хочу спросить, — добрый доктор продолжает на ощупь продвигаться вперед, чувствуя, что подбирается к обнаженному нерву, — ты собираешься вернуться в колледж? Может, преподавать? Или у тебя есть женщина?

— У меня еще нет конкретных планов, — робко отвечаю я. Они напирают, и я оттягиваю время при помощи классической психиатрической уловки: — А почему вы спрашиваете, доктор?

— Почему? Ну, я просто интересуюсь… всеми своими пациентами. Значит, снова на Восток, а? Так? Что преподавать? Английский? Драматургию?

— Нет, я еще не закончил…

— Значит, снова в школу?

Я пожимаю плечами, все больше ощущая себя второкурсником на приеме у декана.

— Наверное. Как я уже сказал, у меня еще нет планов. Здесь, похоже, дело закончено…

— Да, похоже на то. Значит, обратно в школу? — Они продолжают загонять меня в угол: один — взглядом, другой — вцепившись, как вилами, в плечо. — А какие у тебя сомнения?

— Я еще не знаю как заработать… Подавать на стипендию уже поздно…

— Да что ты! — щелкает пальцами доктор, прерывая меня. — Разве ты не понимаешь, что старик уже все равно что в могиле?

— Аминь, Господи, — кивает Бони.

— Ты ведь понимаешь это, не правда ли?

Пораженный его беспричинно откровенным заявлением, я жду продолжения, чувствуя себя уже не столько второкурсником, сколько подозреваемым. Когда же они собираются вынести обвинение?

— Кто знает, может, по закону твой отец и не будет объявлен усопшим еще неделю, а то и две. Он упрямый — может, и месяц продержится. Но как бы он ни был упрям, Леланд, Генри Стампер — мертвец, можешь не сомневаться.

— Постойте! Вы меня в чем-то обвиняете?