Потом мне стало противно. Кое-кто из моих коллег по «Вечерней Москве» мгновенно трансформировался в демократа и яростно обличал коммунистические порядки. Диссиденты и борцы с режимом Брежнева начали собираться роями. Но я-то хорошо знала этих людей и помнила, как в восьмидесятом году они же, бия себя в грудь, кричали на летучках:

– Партия – наш рулевой, поддерживаем и одобряем политику Леонида Ильича Брежнева!

И я поняла, что работать в периодических изданиях не хочу. Да и о чем мне писать? Делать репортажи из морга, стриптиз-бара или подпольного абортария не желаю, воспевать демократию не буду, ругать прежние, пусть не слишком хорошие времена не считаю правильным… Со всей остротой передо мной встал извечный русский вопрос: что делать?

Решение пришло совершенно случайно. Однажды ко мне прибежала соседка и попросила проверить уроки у своей дочери, ученицы третьего класса.

– Двойку в четверти по немецкому ставят, – убивалась Ася.

Я растолковала девочке кое-какие грамматические трудности, ребенок стал ходить ко мне регулярно, в конце концов Ася предложила:

– Я могу платить за урок десять долларов, возьми Ленку.

И я поняла, что заработок найден. Вот когда я добрым словом вспомнила свою преподавательницу, велевшую мне получить диплом «с правом преподавания иностранных языков». Ей-богу, все в жизни может пригодиться. В самый короткий срок я обросла диким количеством учеников. Из дома убегала в девять, возвращалась тоже в девять, еле живая от усталости, волоча каменно-тяжелые ноги. А всему виной была моя редкостная жадность, ведь чем больше занятий, тем выше заработок. Уроки прессовались плотным комом, одна беда, почти все ученики находились в разных концах столицы: Медведково, Измайлово, Черемушки, Кунцево, Митино…

Если, работая в газете, я хорошо изучила Москву, то теперь знала ее досконально. Я была вхожа в самые разные семьи, становилась свидетельницей жизни десятков людей. И дети, и родители попадались разные, на первых порах я допускала ошибки, особенно при денежных расчетах.

Одной из моих первых учениц была девочка Танечка, милое белобрысое существо, совершенно неспособное сосредоточиться даже на пять минут. Ее мама долго и нудно жаловалась мне на то, как трудно поднимать ребенка без отца, потом спросила:

– Можно я буду платить не за один урок, а потом сразу за десять?

Я, очень хорошо помнившая, каково жить матерью-одиночкой, естественно, согласилась. Но в «расчетный» день мама Тани, вздыхая, сказала:

– Давайте потом за двадцать занятий отдам, напряженка у меня.

И куда было деваться? Я кивнула. Когда долг достиг астрономической суммы в четыреста долларов, я решила все же потребовать заработанное и полночи не спала, собираясь с мужеством. Очень трудно заявить человеку: «Отдай деньги!» Мне такое всегда было не под силу.

Но в то утро, набравшись окаянства, я уже собралась выдвинуть Таниной матери ультиматум, как вдруг она сама позвонила и сообщила:

– У нас ветрянка, приходить не надо.

Целый месяц потом я безуспешно пыталась соединиться с дамой. Телефонную трубку никто не брал, наконец откликнулся мужчина и заявил:

– А они съехали.

– Куда? – растерянно спросила я.

– Фиг их знает, – отозвался дядька. – Квартиру продали.

Так я и осталась без денег и, наученная горьким опытом, теперь всегда просила оплату в конце каждого урока. Впрочем, один раз я дала слабину, но, когда долг достиг двухсот долларов, я, поняв, что ситуация повторяется, просто перестала ходить к этим людям.

Материальное положение моих учеников было разным. Дима жил в небольшой двухкомнатной квартирке, далеко от метро, вместе с мамой и бабушкой. У них было невероятно тесно, но в доме царила такая атмосфера, что я с удовольствием вбивала в неподатливую Димину голову неправильные немецкие глаголы. Димочка оказался редкостным лентяем, но совершенно очаровательным человечком, непоседливым любителем футбола, после занятий с ним я совершенно не уставала. В квартире постоянно вкусно пахло, и с порога становилось понятно: здесь живут материально трудно, но в любви и согласии.

Еще одна очаровательная девочка Анечка тоже жила с родителями в крохотной кубатуре, в ее комнате мы с трудом помещались вдвоем во время занятий, зато Анечка была на редкость талантлива, улыбчива, обладала чувством юмора и всегда заботливо спрашивала у меня:

– Может, чайку налить? Вы, наверное, устали?

Чай предложили мне и в роскошной квартире у Юры. Его мама выплыла откуда-то из анфилады комнат с бронзовыми люстрами и процедила:

– Желаете чаю?

Я никогда не ела у своих учеников, мне это казалось неприличным, исключение делалось только у Димы, его бабушка угощала такими пирожками, что дух захватывало от восторга.

Но Юра был проблемным мальчиком, его мама была неуловимой, поэтому я, решив поговорить с ней, кивнула:

– Спасибо.

Мамаша небрежно махнула ручкой с бриллиантовыми колечками:

– Ступайте на кухню, поешьте с прислугой.

Через год работы репетитором я поняла одну вещь: родители сами делают своих детей несчастными. Большинство из мамаш орут на сыновей и дочерей, считая главной доблестью пятерку в школе. Никому не приходит в голову, что ребенку просто неинтересно учиться, а в его неуспеваемости виноваты педагоги. Особенно отличалась суровостью мама Пети.