Шрифт:
Бессильны добро и зло друг перед другом… Сами по себе… Слабы… Я соединил добро и зло… Я слил их воедино… Я – Rex Romul!
Я – царь Рима! Я смог это!… Я создал Вечный город, замешанный на крови и грязи, кирпичи которого – добро и зло…
С громом и грохотом разразилась буря, окутала царя густым облаком, скрыв его от глаз квиритов. И с той поры не было Ромула на земле.
____________________
Сказали тогда отцы Города, когда римляне увидели царское кресло пустым, что Ромул был унесен вихрем. Молчал римский народ…
____________________
Думали ли люди, что сенаторы растерзали царя?… Думали ли о Прокуле, рассказавшем о том, что Боги взяли Ромула к себе, и сам он теперь Бог и, сойдя ненадолго с неба, возвестил Риму вечную славу?…
Молчали квириты, стоя на Марсовом поле, сжимая оружие. Поднялось солнце, красным стало небо, и тогда по слову сенаторов взвились вверх сверкающие мечи, и обрушился на землю рев армии Вечного города.
Clementia
Наступили мартовские иды. Март был как март – яркое и холодное солнце. Перемены погоды – Цезарь осторожно – одним пальцем, чтобы не испортить остатки прически и не зацепить лавровый венок – потер висок – эти головные боли… Весенние перемены погоды… Когда ноют суставы, а вокруг кричат – «Слава великому Цезарю!» – хочется завыть и плюнуть…
Как болит голова!…
Носилки пронесли мимо статуи. На ней было написано: «Гай Юлий Цезарь, император» – золотом, ниже углем: «Лысый лед».
Пошел он в задницу – великий римский народ – с его голосом!
Капли падают… И падают… Падают…
Железные капли падают, падают… Они никогда не перестанут…
Сулла убивал. Луций Корнелий Сулла, диктатор, убивал… Он умер у себя дома. Epafrodit. Felix. Счастливый любимец Венеры. Он убивал и убивал…
Редкий дождь… Этот мерзкий, медленный, тихий стук за окнами…
Напуганные сенаторы напряженно слушали диктатора. Его серый тихий голос. Его слова, как следы от дождя, – тягучие потеки…
Боги! Как болит голова!
– Итак, я говорю, что порядок должен быть наведен…
А! Удивительно, но их лица стали еще бледнее. Десять тысяч самнитов. Кричат. Их ведь убивают.
– Итак, я прошу не отвлекаться, это по моему приказу дают урок кучке негодяев…
Он умер в своей постели… Постели…
Кальпурния хороша, ах, как хороша… Как она играет на флейте! Слишком хорошо… Может, поэтому и голова болит, хотя… При чем тут одно к другому – это перемены погоды… Но и она намного моложе… Тем более, если ей нравится, – пусть играет.
Кто это? Кажется, Спуринна, гадатель… Что-то он мне говорил накануне… А, да… Об опасности, угрожающей мне в мартовские иды…
– Остановитесь…
– Ave, Caesar.
– Salve, Спуринна… – Цезарь вымученно улыбнулся. – Спу-ринна, а ведь мартовские иды наступили, а?
Какое у него мрачное лицо… И какое-то кривое… До чего неприятная рожа!…
– Да, император, наступили.
– И отлично.
Если б еще не головная боль. И не эта погода.
– Но еще не прошли… Будь осторожнее.
– Как скажешь, Спуринна, тебе лучше знать, кому, когда и где… быть осторожным…
Носилки мерно раскачивались.
Мило-сер-дия… Ми-ло-сер-ди-я… Ми-ло-сер-ди-я… Он – не Сулла… Он – не уби-вал… Поч-ти не уби-вал… Не – убивал… Не – у-би-вал… Нет – нет…Он – хо-ро-ший…
Я действительно многих простил. И они живые, и на свободе, и у власти… И все они рядом…
Что кричал этот галл? Как его… Думнориг! Знатный эдуй Думно-риг… Но он уже изменял. Там были старые счеты. Перед тем, как я победил Кассивелауна, разбил его бритов. Он не хотел воевать – этот галльский подонок не хотел воевать!
– Думнориг самовольно покинул лагерь!
– Центурион. Догнать, доставить, если будет сопротивляться – убить!
Кони бешено танцевали под седоками. Багровое, тупое лицо центуриона стало еще краснее от натуги.
– Еще немного и опорожнится, – мелькнуло в голове у Думно-рига, какое же безнадежное небо. В его блестящем шлеме… Безнадежное…
Он вдруг закричал визгливо, тоненьким, бесполезным голосом:
– Не поеду!… Нет!… Я свободный человек свободного государства! Я…