Руки, ухватившиеся за край крыши. Потом — тёмное лицо со светлой полоской усов, зажатый в зубах кинжал. При виде меня усатый воин князя Сотта выплюнул своё оружие и оскалился:

— А-а-а…

За моей спиной треснула черепица. Лезли со всех сторон.

Чёрное небо с белой звездой…

Я сбил усатого. Поймал рукавом чей-то кинжал, поранив на этот раз уже правую руку. Кто-то, охнув, скатился вниз; я не намерен был сдаваться живым. Для того чтобы заполучить меня, им понадобится по меньшей мере «ар-рбалет»…

— Сиятельство, стреляйте! Уйдёт, сука!

Не ори, малый. Никуда я уже не уйду. Меня обложили, и призрачный Судья, верно, проглотит с досады собственный парик: его Приговору не дано свершиться. Мне дан без малого месяц жизни, а я вот погибаю неприятно и глупо, в обстоятельствах, с Правосудием никак не связанных…

Или?! Если дамся князю живым — вполне могу протянуть ещё и месяц, Рекотарсы живучи, и если палачи будут усердны и аккуратны…

Пёс, лезут и лезут со всех сторон. Ещё один свалился с крыши, но на смену ему поднялись сразу двое, на черепичном поле стало светло от факелов, и в меня настойчиво тычут огнём и сталью…

Топот копыт. Или стук крови в ушах; откуда взяться отряду конных посреди ночи? Когда все порядочные господа нашли себе пристанище и спят, в крайнем случае, добивают врагов?..

— Что здесь происходит?

Голос был мне знаком. И, ещё не сообразив, где и когда я его слышал, я вспомнил, что с этим голосом связано неприятное.

Головорез, оказавшийся в эту минуту моим противником, вздрогнул и на миг отвлёкся. Себе на беду.

— …Не ваше дело, господин хороший! Здесь люди князя Сотта, так что проваливайте!

Я уклонился от удара. Перехватил чью-то руку, сам ударил, но теперь уклонился противник. Сзади меня хватили чем-то по голове, я не потерял сознания, но потерял равновесие и грохнулся, давя черепицу и собираясь скатиться вниз. Мне к горлу приставили кинжал.

…А со мной ли, собственно, всё это происходит?

— Здесь земли города, милейший. И я впервые слышу имя князя Сотта. У вас есть документы? Грамоты?

— Вот моя грамота! — вероятно, предъявлено было нечто совсем другое. — Катись, пока цел!

Лёжа на краю крыши, я мог уже никуда не торопиться. И — вот удача — видел почти весь двор целиком; ворота были распахнуты, и вооружённые всадники не торопились спешиваться. Один из них показался мне знакомым — плечистый, такой, что с трудом влезает в доспех… Нет, на нём была всего-навсего куртка, расшитая бляхами, и зовут его, кажется…

— Вы ошиблись, милейший. — В голосе, который я слышал раньше, прорезались ледяные нотки. — Здесь Я представляю власть, и неподчинение дорого вам обойдётся… Велите своим людям бросить оружие.

— Дорогу полковнику Соллю! — взревел широкоплечий, и тогда я вспомнил его имя: Аген.

Светлое Небо?! Ты пришло ко мне на помощь, или это власть Судьи, обеспокоенного, как бы его авторитет не пошатнулся и осуждённый не смылся раньше, чем исполнится Приговор?..

Лица князя Сотта я не видел и не мог определить, говорит ли ему о чём-то имя полковника Солля. Но если он и замешкался, то лишь на секунду.

— Во-о-от тебе!

Жест был крайне неприличный, зато исполненный с размахом и вкусом. Нет, мне только показалось, что князь повзрослел, — сейчас он казался распоясавшимся, балованным мальчишкой. Из тех, кто мучит животных, а то и людей на заднем дворе отцовского замка…

И я уже совсем уверился было, что на сопляка сейчас падут заслуженные розги, — когда сквозь кровь, заливавшую глаза, вдруг рассмотрел, что пришедших с Соллем всадников было всего-то пять или шесть.

Боеспособных головорезов теперь уже не двадцать — тут я постарался, но всё равно больше, много больше, а Соллевы выкормыши, как ни крути, всего лишь юнцы… даже Аген…

Значит, я опять виноват.

В свою собственную переделку я втянул ещё и Солля; какого пса он явился сюда именно сейчас, приезжал бы наутро… когда всё было бы кончено…

Не раньше, не позже — почему он появился именно сейчас?!

Темно.

Мне в лицо плеснули воды.

Я лежал уже не на черепице — нет, подо мной были, кажется, доски; я лежал на полу, сапоги столпившихся вокруг людей казались огромными, зато головы, обращённые лицами ко мне, слишком маленькими, с кулачок. И я никого не мог узнать.

Я дался в руки князя — живым?!

Ужас помог мне быстрее прийти в себя. Я дёрнулся и сел было, но слабость взяла своё, и я стукнулся бы затылком, если бы несколько рук не подхватили бы меня за плечи.