В «Мерседесе» тем временем имели место не менее захватывающие вокальные партии.

Когда сам Бессонов начал стрелять по «Мицубиси», сидящий с правой стороны от Маркаряна мужчина синхронно приставил пистолет к голове Гамлета Бабкеновича, вероятно, для того чтобы тот не подумал сделать какое-нибудь лишнее движение.

Маркарян осознал весомость аргумента и вел себя тихо, но только до того момента, когда «мерс» с простреленным колесом не поволокло в сторону, а потом, когда охреневший водитель начал тормозить, его и вовсе не потащило на обочину.

Бессонов ударился головой в боковое стекло, парень, приставивший к голове Маркаряна пистолет, ткнулся носом в переднее сиденье — и тут уж затурканный Гамлет Бабкенович не сумел удержаться и сделал пару-тройку лишних движений.

Он выбросил перед собой скованные наручниками руки и ударил ими в голову своего сторожа — чуть пониже левого уха. Этот удар, сильно, умело и точно нанесенный Маркаряном, вырубил парня. Так опытный лесоруб вырубает в бору тонкую, молоденькую сосенку. Маркарян немедленно ударил локтем сидящего слева от него Бессонова, еще не пришедшего в себя после тычка в стекло, и окончательно поверг его в сомнамбулическое состояние.

Водитель, однако, успел уклониться от смертельно опасного захвата мощных рук Гамлета Бабкеновича и выскочить из машины. Но только для того, чтобы попасть под удар подбежавшего Крамера — и такой мощный, что водила не устоял на ногах и ткнулся носом в придорожную пыль. И получил еще один прямой в голову, от которого потерял сознание окончательно и отправился в коматоз. Уже от меня.

Самым расторопным оказался Ашот Гургенович, бывший начальник маркаряновской охраны. Он успел перехватить пистолет, выпавший из ослабевшей руки оглушенного Гамлетом Бабкеновичем человека, и, выскочив из машины, открыл стрельбу.

Мы с Крамером и Аней едва успели пригнуться, когда две пули просвистели над головами и разбили лобовое стекло «Мицубиси Паджеро». Я прыгнула, изогнулась всем телом у самой земли, фонтанчики пыли взлетели буквально в нескольких сантиметрах от него… я перекувырнулась и, встав на колено, несколько раз выстрелила в Ашота.

Массивный армянин выронил пистолет и с каким-то детским изумлением перевел взгляд ниже, на свой толстый живот, на котором проступило кровавое пятно и быстро расплылось на кипенно-белой рубашке. Потом шагнул вперед и упал на одно колено.

— Ты что же это, сука? — удивленно спросил он, отнимая от раны перемазанные в крови кончики пальцев. — Ты что же это…

Фраза осталась незаконченной: Ашот Гургенович перегнулся вперед и упал на землю.

— «И тогда главврач Маргулис-сь… телевизерр запретил!» — прямо-таки в крамеровском духе торжествующе заорал Маркарян, выскакивая из «мерса» и таща за собой полуоглушенного Бессонова. — Ну что, тварь… взял? — И он швырнул Савву Николаевича на землю. — Не того искал, придурок!

Бессонов оторвал от земли перепачканное пылью лицо и тихо спросил у подошедшего Вовы Крамера:

— Значит, ускреблись все-таки?

— Ускреблись, сволочь, — сказал тот. — Что же ты, гнида, нас в расход поставить хотел, так? Это ты зря.

— Ладно, — бросила я, — не надо долго базарить. А то еще «друзья» из той же команды подъедут. Гамлет Бабкенович, ты там живой?

Бессонов скрипнул зубами и проговорил:

— Значит, забираете? Только смотрите, Евгения Максимовна… как бы вам потом не пришлось пожалеть. Гамлет — человек конченый.

— Звучит философски, — отозвалась я. — Это, собственно, еще у Шекспира прописано. Но мы как-нибудь сами разберемся. Радуйтесь, Савва Николаевич, что мы не такие кровожадные, как вы. А то ведь могла бы я сейчас вас пристрелить, и все списали бы на авральную ситуацию… дескать, защищались. Тем более у нас все стекло располосовано, лобовое. Менять придется. Поехали.

Маркарян несколько километров молчал. Жуткое, какое-то тягучее молчание царило в салоне, не желая выдавливаться сквозь приоткрытые стекла. Его нарушил Крамер. Он оглядел всех присутствующих — меня, Маркаряна, руки которого все так же были скованы цепью, зеленовато-бледную Аню, которая отвернулась и, зажав простреленное плечо, только время от времени страдальчески морщилась. Крамер произнес:

— Предлагаю все-таки поговорить. А то когда все молчат — менты, говорят, рождаются. А может, и такие гниды, как Савва Николаич Бессонов.

— Маркарян, — произнесла я, — вот что. Ты в самом деле имел зуб на своего отца?

Тот нерешительно глянул на меня, пожевал губами, но я повысила голос и холодным, режущим тоном проговорила:

— Только не мнись! И не темни. Нас из-за тебя чуть не завалили в том самом бункере. Ну!!

— Я только хотел сказать, что если Бессонов все валил на меня, то это неправда. Я догадываюсь, что он вам мог наговорить. Только… я никого не… не заказывал. Безусловно, у меня были с моим отцом проблемы, даже много проблем, но только я никого в это не посвящал, думая, что это мое, семейное… — Он оглянулся на меня, на Крамера, задержал свой взгляд на Ане, а потом добавил: — В общем, да. Но я хотел бы поговорить обо всем этом попозже. Мне нужна медицинская помощь. Да и не мне одному.