Как видим на этом примере, одно из пророчеств Ортеги - о растворении нынешнего массового человека во всесильном государстве - хоть вьющим из него веревки, хоть лелеющим его мельчайшие нужды, даже капризы - оправдалось далеко не полностью. Государство в демократиях, приняв курс отчасти патерналистский, покровительственный по отношению к гражданам (вэлфэр стэйт, государство всеобщего благоденствия), отнюдь не связало этим общественную и индивидуальную инициативу. Оно не сделалось самым холодным из чудовищ, по слову Ницше. И особенно - преимущественно - это относится к Соединенным Штатам Америки.

Черты, можно даже сказать, штамп массового человека, на первый взгляд, особенно глубоко отпечатался на лице американца. Американцы даже внешне кажутся сошедшими с ленты конвейера однотипными изделиями. Дизайн может быть различным: в пятидесятых годах - корректные джентльмены при белых воротничках и галстуках, их милые жены-домохозяйки у сверхусовершенствованной электрической плиты, их дети, может быть, иногда и запачкавшие на бейсбольном поле ангельские личики, но все же ангелята; сейчас - другая модель. Общим остается - массовость облика, однонаправленность перемен, а всякое меньшинство норовит стать опять же компактной массой. И еще - все та же отмеченная Ортегой незамутненная ясность сознания и совести: никто не считает себя глупее или хуже других, никто ничего в себе не стесняется и не скрывает. Самое могучее зрелище в нынешней Америке - не фильмы Спилберга и не рок-концерты, а дневные телевизионные ток-шоу, на которых разнообразные - но удивительно одинаковые!
– представители этих самых масс обсуждают свои проблемы. Например, такие: моя сестра увела от меня моего бой-фрэнда; моя мать одевается, как проститутка, а меня это смущает; мой муж перестал обращать на меня внимание, когда я после родов растолстела. Эти зрелища и разговоры (не часто, но иногда переходящие в потасовку сторон) настолько вульгарны, что приобретают уже некий острый стиль. Глядя на них, я чувствую себя футуристом, полюбившим Аполлона чернявого. Кстати сказать, этот стиль умело воспроизведен в фильме новой надежды американского кино Тэда Солонтса "Добро пожаловать в кукольный дом".

И все же именно американцы сохраняют как никто в современном мире коренную индивидуалистическую установку, а следовательно, инициативу и способность - даже охоту!
– жить не рутинно, а по-новому, радикально меняться. Человек массы, описанный Ортегой, инертен; но этого как раз нельзя сказать об американце. Я не знаю, существует ли в Америке поговорка, приведенная Ортегой: отличаться от других неприлично; ни разу ее не слышал, как не слышал слова jaywalking. Эти люди не дадут цивилизации загнить, превратиться в болото. Они любят переходить - находить - дорогу в самых неожиданных местах.

У Эренбурга в его мемуарах описана встреча с поразившим его американцем; поразившим потому, что американцев этот кругосветный путешественник до самого последнего времени не знал. Этот человек одно время работал в Брюсселе и говорил по-французски; Эренбург разговорился с ним в баре в Олбани - и был поражен разнообразием его житейских приключений, невзгод и успехов.

Я спросил, не устал ли он от такой беспокойной жизни. Он презрительно усмехнулся. "Я не бельгиец, не француз и не русский, я настоящий американец. В мае мне исполнилось 54 года, для мужчины это прекрасный возраст. У меня голова набита идеями. Я еще могу взобраться на вершину. Да если бы во время великой депрессии мне сказали: дадим тебе приличное жалование, но с условием, что ты больше не будешь ни переезжать из штата в штат, ни менять профессию, - я бы покончил с собой. Вы этого не понимаете. Конечно! Я видел в Брюсселе, как люди спокойно живут, откладывают на черный день и вырождаются: там каждый молодой человек - духовный импотент..."

Имеет ли проблематика "Восстания масс" отношение к России - хоть коммунистической, хоть нынешней? И да и нет. Еще задолго до большевистской революции много говорилось о массовидности русской жизни, об одинакости русского человеческого типа. Глеб Успенский об этом особенно умело писал. Понятно, откуда это явление: 80 процентов тогдашнего русского населения было крестьянским, а крестьяне во всем мире одинаковы. В цивилизационном процессе жизнь, естественно, стала разнообразиться, но большевизм, с его гипертрофией государства снова всех подмял, превратил людей даже не в массу, а, как одно время говорили, атомизировал. Самую же революцию восстанием масс считать нельзя ни в коем случае, - это был умело организованный путч идеологически организовавшейся группы. Некое хамство неких масс, почувствовавших себя было хозяевами жизни, имело место, похоже, в двадцатые годы, но это скоро кончилось, да и с самого начала было иллюзорным. Хамка в России была и остается власть. А духовное мещанство - то, что Ортега как раз и называет восстанием масс, - никогда не пользовалось в России моральным кредитом. Подданным СССР, да и нынешней России никак уж не свойственно самочувствие людей, считающих себя непогрешимо правыми и в этом качестве испытывающих понятное самодовольство. Иногда даже кажется, что россиянам было бы и полезно пройти через эту стадию - потому прежде всего, что подобные настроения возникают в обстановке стабилизировавшейся и благополучной жизни. Стоит ли менять духовное благородство на такую жизнь - это ведь не в Америке для России решать. Впрочем, и духовная возвышенность русских, столь высоко ценимая в национальном дискурсе, - тоже ведь не аксиома.

Что же касается моего джэйуокинга, то проведя несколько томительных часов в американском казенном доме, вышел я из него триумфатором - полностью оправданным, даже штрафа не присудили. Оказывается, свободу можно сочетать с порядком.

Призраки империи

Члены российского законодательного корпуса, в просторечии именуемые думаками, не дают публике соскучиться. Что ни день - то сенсация, хоть на первую страницу. Недавно, например, 13 июня, лидеры сразу четырех думских фракций предложили установить дни воинской славы России в ознаменование побед российских войск над немецкими рыцарями, монголо-татарами, шведами и турками. Проект предложен лидерами фракций Единство, ОВР, Регионы России и Народный депутат.

Политическая нескладица этого хода, отсутствие даже намека на хотя бы смутно чуемую политкорректность поражают в этом документе, который пока что, к счастью, еще не документ, а проект (любимое сейчас в России - кстати маниловское - слово). Этих военных знаменований в России, кажется, больше чем надо. Их бы следовало не множить в памяти, а забывать помаленьку. Ну какой смысл вспоминать специально, а не по случаю Куликово поле, когда потомки побежденных на этом поле живут на территории Российской Федерации, считаясь и являясь законнейшими ее гражданами? А шведов за что поминать? Уже подлинный их победитель Петр Первый за них заздравный кубок поднимал как за учителей. А какие претензии к шведам у Морозова и Примакова? Может быть, им не нравятся пьесы Стриндберга?

Мир раздирается с треском по швам наций и этнических групп, на живую нитку зашиваемым, а российские законодатели все еще бредят призраком великой империи. А ведь не надо этот призрак вызывать еще и потому, что не гордостью это русское сердце наполняет, а горечью: где эта империя? Зачем вспоминать времена Очакова и покоренья Крыма, когда от всех этих славных войн и знаменитых побед остался Тришкин кафтан? Когда Черноморское побережье, за которое два века воевали, - Новороссийск да Сочи? Что ж оборону Севастополя не вспомнили, патриоты? Это ведь больше помнится, чем Измаил.