Тони сочинял, а над судьбой обманутых вообще никогда не задумывался.

Что его постоянно терзало — так это мысли о Сан-Франциско и… Бетти. Они как бы слились для него воедино. Уже после первых трех дней пребывания в Напе его потянуло домой, сейчас эта потребность переросла в неодолимое стремление, в страстное желание ощутить покалывающее прикосновение к щекам холодного воздуха, вдохнуть столь памятный влажный запах тумана, услышать зовущие звуки горнов и судовых сирен, втянуть ноздрями, черт возьми, далеко не всегда ароматные запахи рыбной пристани. Тони жаждал оказаться на оживленных и шумных улицах, насладиться видом стройных и смазливых женщин, фланирующих по Джири, О’Фаррелл или Пауэлл.

Господи, да хотя бы пройтись по Турк-стрит мимо отвратно воняющих грязных забегаловок, где околачивается всякое отребье, магазинные и карманные воры — дешевые, бесхитростные мелкие сошки городского уголовного мира; увидеть пьяного, спотыкающегося гуляку в расстегнутой рубашке и со спущенной «молнией» на брюках, с торчащей на сморщенном лице щетиной, с черным галстуком, затянутым как шнурок от ботинка, — заношенным, протертым до дыр, в пятнах от пива и дешевого виски и вина. Увидеть хотя бы это.

Ил к забежать к Алексу в «Танжер», с его похожим на брильянт баром, экзотической роскошью и приглушенным гулом голосов. Заскочить в «Бимбо», чтобы пропустить стаканчик и поглазеть на миниатюрную голую пловчиху-рыбку в аквариуме, или выпить хайболл на вершине горы Марк. А потом завернуть и в заведение «У Эрни» или в «Голубую лису», поесть вырезку или ньокки* и фаршированную телятину, тортеллини** или турнедос а-ля Россини***. Либо прошвырнуться по Грантстрит в сердце Китайского квартала и зайти в «Кан», чтобы полакомиться уткой по-пекински. Пицца в «Северной бухте», минестроне на О’Фаррелл, продукты моря «У Бернштейна».

* Ньокки — клецки (ит.)

** Тортеллини — пельмени (ит.)

*** Филе а-ля Россини (фр.)

Сан-Франциско — это еще и французский дрожжевой хлеб и красное вино стаканами.

Это выросло в страстное желание, подлинный голод, а все вместе слилось с непреодолимой необходимостью быть с Бетти. Когда бы он ни думал о Сан-Франциско, он ловил себя на том, что мечтает очутиться в городе вместе с ней, прогуливаться рядышком по улицам, смеяться, пить, есть, болтать обо всем и ни о чем, заниматься с ней любовью.

Время от времени Тони вспоминал и Марию Казино, вспоминал, но и только. А если и думал о ней, то лишь с раздражением. Он забыл — или даже не догадывался — о ее мягком, добром и милом характере, ее преданности и любви, но ему все чаще приходило на память только то, что раздражало в ней, а то и приводило в бешенство.

Его мечты о Бетти и Сан-Франциско в сочетании с профессионально-деловитой и скучной вербовкой девушек незаметно обусловили перемены в характере Тони: он начал тяготиться своим занятием, испытывая отвращение не из моральных соображений, а скорее от скуки и легкости его миссии. Его презрение к шлюхам достигло такой степени, что он с трудом заставлял себя разговаривать мягко и вежливо с глупо улыбающейся ему очередной девицей, вместо того чтобы вмазать ей кулаком по размалеванной физиономии. Его отвращение росло, и ему все труднее удавалось скрывать чувства, явственно проступавшие на его лице.

Через полтора месяца после убийства копа Тони наткнулся на одного человека, которого знал по Сан-Франциско.

В Сакраменто он зашел пропустить стаканчик в маленький занюханный бар и сразу же узнал мужика средних лет по имени Вилли Файф. Этот тип крутился где-то на периферии рэкета в качестве прихлебателя, мелкого ворюги, а возможно, и осведомителя. Тони этот Вилли был не очень по нутру, ибо он считал его способным запросто продать собственную бабушку за паршивый бакс. По мнению Тони, если парень и впрямь готов толкнуть свою бабулю, то должен запросить за нее, из уважения к родне, по крайней мере сотню. Как бы то ни было, Тони обрадовался знакомому лицу, возможности узнать последние новости из Сан-Франциско.

— Привет, Вилли, я угощаю.

Вилли оглянулся, немало удивился, но тут же дружелюбно заулыбался:

— Ромеро! Какого черта ты здесь делаешь? Я думал, ты на севере.

— Я не был в Сан-Франциско уже полтора месяца.

— Да, я знаю, что ты слинял из Фриско, думал, ты в Орегоне или еще где. Как твои дела?

Низкорослый, толстенький, всего лишь с венчиком редких волосиков вокруг лысины, Вилли смущался своей внешности.

А что делать? Действительно, если на бледном лице торчит крючковатый нос кочергой, затоскуешь. Он ободряюще улыбнулся Тони:

— Ну ладно, угощай же, приятель. Мне бурбон.

Тони заказал напитки и пересел вместе с Файфом в закрытую кабину.

— Давно ты из Фриско, Вилли?

Вилли заерзал на стуле, замялся. Чего-то он дергается, тревожно подумалось Тони.

— Да пару дней, — наконец ответил Вилли.

— Что там в городе? Ты не поверишь, я жуть как по нему соскучился.

Они поболтали минут пять, и Тони жадно выслушал городские новости. Так получилось, что больше недели он намеренно не заглядывал в газеты Сан-Франциско, поскольку вид знакомых названий, рекламных объявлений и сообщения из родных мест вызывали у него столь сильную изжогу, что он с трудом удерживался от немедленного возвращения.