– Господи, – выдохнула Триша, и дрожь в собственном голосе очень ей не понравилась, – да я прошла милю. Как минимум, милю.

Кровососы окружили ее со всех сторон. Мокрец и мошка висели перед глазами, отвратительные комары облюбовали уши, и их надсадный писк сводил с ума. Триша попыталась прихлопнуть одного, промахнулась, только больно стукнула себя по уху. Она понимала, что должна сдерживаться. Рукоприкладство ни к чему хорошему привести не могло. Она бы только наставила себе синяков, как один смешной персонаж в старом мультфильме.

Триша скинула рюкзак, присела на корточки, расстегнула ремни, откинула клапан, раскрыла рюкзак. Синее пластиковое пончо; бумажный пакет с ленчем, она собирала его сама; «Геймбой» и крем от загара (вот он оказался совершенно ни к чему: солнце давно скрылось за облаками, меж которыми остались лишь редкие синие прогалины); бутылка с водой и бутылка с «Сэдж», ее любимой газировкой; пачка «Туинкиз», печенья с кремовой начинкой, и пачка картофельных чипсов. Но никакого спрея от насекомых. Как будто она этого не знала? Вот Триша и намазалась кремом от загара, пусть отпугивает хотя бы мошку, и убрала все в рюкзак. Вновь достала пачку «Туинкиз», но после короткого колебания вернула в рюкзак. Она совершенно не чувствовала голода. Вообще-то она любила печенье с кремом, хотя и понимала, что не должна налегать на сладости, иначе к четырнадцати годам ее лицо превратится в один огромный прыщ.

А ведь ты можешь и не дожить до четырнадцати лет, заметил внутренний голос. Такой ледяной и пугающий. Такого от внутреннего голоса она не ожидала. Пригрела змею на груди. Ты можешь не выбраться из этих лесов.

– Заткнись, заткнись, заткнись, – прошептала Триша, накинула клапан, затянула пряжки. Покончив с этим, начала подниматься… потом замерла, упершись одним коленом в мягкую землю у папоротника, вскинув голову, словно принюхиваясь к воздуху, как делает это олененок, впервые оторвавшийся от материнского бока. Только Триша не принюхивалась: она вслушивалась, попытавшись отключить все остальные органы чувств.

Легкий ветерок шелестел в верхушках сосен. Пронзительно пищали комары (отвратительные, поганые насекомые). Долбил дерево дятел. Где-то далеко каркала ворона. А еще дальше, на границе слышимости, жужжал самолет. Никаких голосов с тропы. Ни единого голоса. Словно тропа, ведущая в Норт-Конуэй, провалилась сквозь землю. А когда жужжание самолета окончательно затихло, Триша смирилась с тем, что придется взглянуть правде в глаза.

Она поднялась. На каждую ногу подвесили по гире, неприятная тяжесть чувствовалась и в животе. Голова стала напоминать наполненный легким газом шар, привязанный к свинцовой плите. Триша осознала, что находится в полном одиночестве, начисто отрезанная от себе подобных. Каким-то образом она перешла границу, покинула игровое поле и очутилась в таком месте, где правила, по которым она привыкла жить, больше не действовали.

– Эй! – закричала Триша. – Эй, кто-нибудь, вы меня слышите? Вы меня слышите? Эй! – Она замолчала, в надежде услышать ответ, не услышала и в отчаянии завопила: – Помогите мне, я заблудилась! Помогите, я заблудилась!

Глаза наполнились слезами, и Триша больше не могла их сдерживать, не могла убеждать себя, что ситуация по-прежнему под контролем. Голос задрожал, в нем появились плаксивые нотки ребенка, а затем он превратился в вопль забытого в колыбельке младенца. И этот вопль, пожалуй, нагнал на Тришу больше страха, чем все случившееся за это неудачное утро, потому что о присутствии человека в окружающем ее лесу свидетельствовал только ее плачущий, пронзительно-вопящий голос, зовущий на помощь, зовущий на помощь, потому что она потерялась.

Орала она минут пятнадцать, не меньше, иногда рупором складывая ладони у рта и поворачиваясь в ту сторону, где, по ее разумению, находилась главная тропа, а по большей части просто стояла у папоротников и кричала. Наконец, издала завершающий вопль – без единого слова, отчаянный выплеск злости и страха, такой громкий, что заболело горло, а затем села на землю, закрыла лицо руками и разрыдалась. Рыдала Триша минут пять (откуда знать, сколько именно, если часы остались дома, на столике у кровати, еще одно умное решение Великой Триши), а когда перестала, ей стало полегче… если бы не насекомые. Они осадили ее со всех сторон, ползали, пищали, жужжали, пытались высосать ее кровь и выпить пот. Насекомые сводили ее с ума. Триша вновь поднялась, замахала фирменной бейсболкой «Ред сокс», напоминая себе, что нельзя убивать на себе мошкару, иначе будешь вся в синяках, но зная, что начнет убивать, и очень скоро, если ничего не переменится. Потому что ничего не сможет с собой поделать.

Идти или оставаться на месте? Триша не знала, что лучше: страх парализовал ее, какая там логика, в таком состоянии она уже ничего не соображала. Решение приняли ноги, и Триша вновь зашагала, опасливо оглядываясь по сторонам, на ходу вытирая руками опухшие глаза. Поднимая руку к лицу второй раз, она увидела полдюжины комаров, сидящих на тыльной стороне ладони, ударила по ней другой рукой, убила трех. Два успели насосаться крови. Вид собственной крови обычно не вызывал у Триши неприятных ощущений, но на этот раз ноги у нее подкосились, она уселась на ковер из иголок в окружении старых сосен и вновь заплакала. У нее болела голова, ныл желудок. Я ведь совсем недавно сидела в «додже», эта мысль непрерывно крутилась в голове. В «додже», на заднем сиденье, слушала, как они препираются. Потом ей вспомнился голос брата, долетевший из-за деревьев: «Не знаю, почему мы должны расплачиваться за совершенные вами ошибки!» Триша подумала, что в ее жизни это, возможно, последние слова, произнесенные Питом, которые она слышала, и по ее телу пробежала дрожь, словно под сенью деревьев она увидела приближающееся к ней чудище.

На этот раз слезы высохли быстрее, да и рыдала она не так отчаянно. А когда поднялась на ноги (при этом она автоматически повернула бейсболку козырьком на затылок), практически совсем успокоилась. Уж теперь-то они точно знают, что она пропала. Мамик поначалу подумает, что Триша обиделась на них и пошла к «каравану». Сначала они будут ее звать, потом двинутся следом, спрашивая у идущих навстречу туристов, не видели ли они девочку в фирменной бейсболке «Ред сокс» (ей девять лет, но она высокая и выглядит старше, буквально услышала Триша голос мамика). Когда же они вернутся на автостоянку и увидят, что Триши около машины нет, они начнут волноваться. А мамик просто перепугается. При этой мысли Тришу захлестнуло чувство вины. Поднимется переполох, может, к поискам привлекут егерей и Службу охраны леса [9] , а виновата в этом только она. Потому что сошла с тропы.