– Одно яйцо или два? – поднявшись на две или три ступени, Речел остановилась. Слава богу!

– Да, – ответил Луис, едва понимая, что говорит. – Сделай болтушку.

– Ладно, только для тебя, – ответила жена и стала спускаться.

Луис быстро, с облегчением, закрыл глаза, но тут же перед ним возникли серебряные глаза Паскова. Луис немедленно открыл глаза. Он стал двигаться быстро, пытаясь ни о чем не думать. Он сдернул белье с кровати. С одеялами оказалось все в порядке. Луис скомкал простыни и, выскочив в коридор, бросил их в специальное отверстие, откуда по отдельному мусоропроводу грязное белье спускалось на первый этаж в большую бельевую корзину.

Потом, бегом, Луис заскочил в ванну, повернул вентиль крана и шагнул под душ, сделав воду такой горячей, что она почти обжигала. После ванны Луис досуха вытерся полотенцем.

Теперь Луис чувствовал себя лучше. Ситуация хоть как-то начинала поддаваться контролю. Вытираясь, Луис неожиданно подумал: он чувствует себя как убийца, который верит, что нужно избавиться от всех улик. Он продолжал вытираться, но уже со смехом. Смеялся и смеялся, и не мог остановиться.

– Эй, там! – позвала Речел. – Что тебя так развеселило?

– Секрет, – ответил Луис, продолжая смеяться. Он был испуган, но страх не мог пересилить смех. Смех навалился, поднимаясь из живота, который так напрягся, что стал твердым, словно скрепленная известкой каменная стена. С Луисом случился приступ смеха, потому что он решил, что самое лучшее: бросить простыни в грязное. Раз в пять дней Мисси Дандридж приходила пылесосить, чистить их дом.., она и отнесет вещи в прачечную. Речел увидит эти простыни, только когда снова постелет их на кровать.., чистыми. Луис предполагал, что, возможно, Мисси прошепчет ночью своему мужу, что Криды занимаются странными сексуальными играми, купаются в грязи и катаются по сосновым иголкам.

Такая мысль заставила Луиса захохотать еще громче. Он перестал смеяться, лишь когда оделся, и понял, что чувствует себя намного лучше. Почему так, он не знал, но было именно так. Комната выглядела обычно, только обнаженная кровать вносила некий диссонанс. Но он должен замести следы. Может, «улики» правильное слово, которое нужно использовать, ведь он чувствовал себя словно преступник.

«Может, так случается всегда, когда люди сталкиваются с необъяснимым, – подумал он. – Может, они так всегда поступают, с иррациональным, разрушающим нормальную последовательность причин и следствий, к которому привыкли на Западе. Может, точно так же ваш разум станет сражаться с летающими тарелками, если вы увидите их молча парящими у вас за домом однажды утром и отбрасывающими густые маленькие тени; с дождем из лягушек; рукой, выползающей посреди ночи, чтобы схватить вас за голую пятку. Припадок смеха, как припадок страха, когда начинаешь кричать, не можешь остановиться.., до тех пор, пока не успокоишься сам собой, пока страх сам собой не уйдет, словно песок из почки».

Гадж сидел на своем стуле и ел «Кокао Беарс», устроив на столе свинушник. Он насыпал крошек «Кокао Беарс» и на пластиковую подставку под своим высоким стулом.

Речел вышла из кухни с яичницей и чашечкой кофе.

– Хорошая шутка, Луи? Ты ржал, словно какая-то деревенщина. Я даже немного испугалась.

Луис открыл рот, не имея ни малейшего понятия о том, что будет говорить. Первое, что пришло в голову, был анекдот, который он слышал неделю назад на углу у магазина, дальше по дороге.., что-то о портном-еврее, который купил попугая, говорящего только: «Аариэль Шарон дрочит».

Когда он рассказал анекдот, Речел рассмеялась. За компанию, хоть он ничего и не понимал, рассмеялся Гадж.

«Великолепно. Герой уничтожил все улики.., остроумно: грязные простыни и смех в одиночестве, в ванной. Теперь Герой почитает утреннюю газету.., или просто просмотрит ее.., приведет свои мысли в порядок».

Подумав так, Луис открыл газету.

«Ты все делаешь правильно, – подумал он уверенно. – Ты выдержал испытание, как кремень, а теперь все закончилось.., такое обычно случается, когда в походе с приятелями разжигаешь костер и дует сильный ветер, а потом, сидя у костра, вы рассказываете друг другу страшные истории. Но обычно ночью у лагерного костра, когда в вышине дует ветер, разговоры ведутся о разном, о пустяках».

Луис съел яичницу, поцеловал Речел и Гаджа, внимательно посмотрел на квадратную, выкрашенную в белый цвет бельевую корзину, стоящую в каком– нибудь футе левее него. Все в порядке! Еще одно потрясение за утро. Позднее лето дало знак свыше о том, что теперь все пойдет нормально, все будет в порядке. Луис взглянул на тропинку, когда выводил машину из гаража; с ней тоже оказалось все в порядке. Его волосы больше не будут вставать дыбом. Ты великолепно прошел испытание.

Все было в порядке, пока он не отъехал миль на десять, и тут что-то сильно встряхнуло его. Луис даже съехал со 2-го шоссе и остановился возле по– утреннему пустынной стоянки китайского ресторана, не так далеко от Медицинского Центра Мэйна.., куда забрали тело Паскова. МЦВМ – вот что волновало Луиса, а не знак ресторана. Вик Пасков больше не отведает му гу гай пан, ха-ха!

Дрожь прошла по телу Луиса. Он почувствовал себя беспомощным и испуганным. И не что-то сверхъестественное напугало его, а просто яркий солнечный свет, но испугал он его до умопомрачения. Луису казалось, что длинная, невидимая проволока сжимается вокруг его шеи.

– Больше не надо, – сказал он. – Пожалуйста, больше не надо.

Он повернул ручку радио и дал Джоан Баез запеть о драгоценностях и ржавчине. Ее мелодичный холодный голос успокоил Луиса, и к тому времени как песня закончилась, он почувствовал, что может ехать дальше.